Назад

О ВЕЧНОСТИ

Почти еще безусый председатель колхоза «Светлый путь» Никита Медведков просунул руку между штакетника заборе, нащупал щеколду засова и открыл скрипучую калитку. Прошел к избе по заросшей травой тропинке и увидел на крыльце тетку Прасковью. Она приветливо улыбнулась.

– Сто, Никитка, опять за подмогой пришел?

– Пришел. Куда ж деваться? В коровнике транспортер сломался. Несколько поилок не работает.

– А что ж наладчики?

– Пьют третий день. В сельпо опять дешевый портвейн завезли. Уволю я их когда-нибудь к чертовой матери. Сил больше нет заниматься перевоспитанием.

– С кем же останешься?

Председатель закусил нижнюю губу, передернул плечами и честно ответил:

– Не знаю. Буду твоего деда Федора просить о помощи.

– Не пойдет.

– На коленях стоять буду. Кстати, где он?

– Где, где? Как всегда в гробу. Старый дурак! С десяти до двенадцати как всегда о вечности размышляет. Да грехи, кобель, замаливает.

Никита спрятал улыбку и, дабы не стать свидетелем очередных дедовых похождений, решительно направился к сараю.

По среди сарайчика, превращенного в мастерскую с развешанным по стенам инструментом, стояли две крепкие табуретки. На них – гроб, обитый черным ситцем с белой бахромой по краям. Голова деда Федора покоилась на голубенькой подушке. Руки на животе. Взор неподвижный, отрешенный от земных забот. Только вот наряд у «покойника» был не торжественный. Белые тряпичные тапочки нисколько не гармонировали с клетчатой рубахой и потертыми джинсами, доставшимися деду в наследство от внучки. В стороне у стены возвышалась черная крышка с медным крестом. Этакий трапециевидный авангард в стиле Киндинского.

Дед Федор, не поднимая с подушки головы, скосил глаза на незваного гостя. Сделав паузу, спросил тихим заунывным голосом. Будто и в самом деле из могилы:

– Чего тебе надобно, Никитушка? Старика проведать пришел?

– И проведать, и…

– Проведать – это по-христиански. – Дед снова воткнул взор в дощатый потолок, – Я вот прошлой ночью домовину во двор выносил. Ясная была ночь. Лежал в гробу и глядел на звезды, представляя, как буду к ним подниматься. И знаешь никой тоски, никакой жалости к себе не испытывал. Даже приятно было представлять себя мертвым. Парю плавно над землей…

– Да, – перебил Никита и покосился на ручные часы. Некогда ему было здесь с Федором о вечности мечтать, когда колхозные коровы совсем без воды остались. – Я к тебе, дед, еще и за помощью пришел…

– Я так и знал, что весь небесный кайф мне сломаешь, – обиженным голосом произнес Федор и приподнялся, – Небось поилки из строя вышли?

– Вышли. И навозный транспортер что-то не тянет. – председатель присел на краешек верстака.

– Ну вот, я ему о вечности, а он мне о дерьме. Человек образованный, институт закончил, а подхода к старику найти не можешь. Поилки, транспортер…

– Я же не философский, а сельскохозяйственный диплом получил, – в свою очередь обиделся Никита.

– Да хоть какой! А подход к старику все равно иметь должен. Пенсионера лаской надо брать, уговором. Я в гробу лежу, а он мне про навоз! – дед снова опустил голову на подушку, скрестил руки на груди, – и вообще я тебя сюда не звал. Ступай с Богом!

Никита не шелохнулся.

– Но о чем же мне с тобой разговаривать? О том, как тебе уютно в гробу лежать. Как ты скорбно смотришься?

– А хотя бы! Сказал бы, например, велика ли мне эта домовина или в самый раз?

– Ящик в саму пору. – Решил все-таки принять правила игры председатель. Не уходить же к сломанным поилкам не солоно хлебавши. – Только рановато ты, дед Федор, на тот свет собрался.

– А я и не думаю пока помирать. Получил пенсию и купил гроб. А то ведь в газетах пишут о возможном повышении цен на ритуальные услуги. А значит, моя пенсия никак за гробом не угонится. Так что приобрел его заблаговременно. Вот только старуха не позволяет его в дом заносить. Боится. Дура, чего тут бояться? А на следующую еще и пару венков подкуплю.

– Вона как! Ты бы лучше не венки, а плеер купил. На венки денег как-нибудь всем миром насобираем. А магнитофончик – в самый раз. Гроб с твоим бренным телом землицей забросают, а траурная музыка в могиле еще часов восемь играть будет. Лежи себе и балдей от счастья!

Дед опять привстал, с ужасом посмотрел в глаза председателю:

– Перекрестись, грешник!

– А чего креститься то? Слышал, небось, о новых русских? Так они с собой не только магнитофоны, но и телефоны и телевизоры просят в могилу укладывать. Один из таких в завещании даже распорядился свой любимый автомобиль рядом похоронить.

– Мать святая! – дед Федор в страхе даже трижды осенил себя крестным знамением. – Телефон-то зачем?

Председатель улыбнулся:

– А ну как его по ошибке захоронили? Проснется, наберет номер службы спасения и та примчится. Отрывать обратно.

– Ну и грустные же ты мне, Никитка, истории рассказываешь. Твою мать, утешил старика! Надо же – живого похоронить! Да разве были когда-нибудь такие случаи?

– А про писателя Гоголя знаешь? Так существует версия, что его закопали, когда он спал. Про летаргический сон слышал? Через несколько лет захотели перезахоронить писателя, раскопали могилу, гробы открыли, а он на боку лежит. И пальцы оцарапанные. Да я могу еще десяток подобных случаев припомнить. Один мужик сам откопался, вылез из ямы прямо на виду у честного народа. Другой во время отпевания из гроба поднялся. У третьего дело до похорон не дошло – в морге очухался.

Дед скорехонько перекинул ноги через край гроба наружу, по-молодецки выпрыгнул из домовины.

– Тебя послушаешь – умирать не захочешь…

– А еще был случай. Один такой же как ты, запасливый, купил гроб, а на следующий день преставился. А здоровый мужик был!

Дед Федор одернул рубашку, заправил ее за пояс джинсов, скинул тапки с ног и смачно сплюнул:

– Поилки, говоришь, не работают?

– И транспортер по выброске навоза.

– Это мы мигом поправим, – «покойник уже всовывал ноги в кирзовые сапоги. – А что ж твои наладчики?

– Да в сельпо опять дешевый портвейн завезли. Вот они и накупили его впрок. Нализались и теперь три дня спорят о вечном.

Дед Федор строго зыркнул на председателя.

– О вечном похмелье, – поправился Никита.

2000 г.