53 |
Поздний вечер. Бурдаков и Маргарита идут по улице. Женщина держит его под руку.
- Ты хотел мне что-то сказать?
- Я хотел тебя просто увидеть.
Она остановилась, внимательно посмотрела ему в глаза:
- Зачем ты о прошлом, Миша? Все быльем поросло.
- И у нас с тобой больше ничего общего?
Она отвернулась и потянула его дальше за собой:
- Только общие интересы в работе. Не правда ли?
- Пусть будет так. Тогда слушай военную тайну. На завтра назначена внеплановая общегородская операция по отлову бомжей и нищих.
- Как понимать внеплановая? У вас что, и планы на отлов бездомных людей имеются, как у живодеров, на отлов собак и кошек?
- Не иронизируй, Рита. Все гораздо сложнее. От подпольных водочников в торговую сеть поступила дешевое метиловое пойло. Понятно, такое только бомжи и покупают. Так вот, за вчерашний и сегодняшний день в больницы попали свыше двухсот человек. Треть из них уже отдали Богу душу. Чтобы хоть как-то снизить эпидемию отравлений, мы и собираемся собрать с улиц всех бомжей и попрошаек.
- И куда вы всю эту ораву разместите? Чем накормите, извините?
- Правительство города выделило деньги. Приезжих, после проверки на криминогенность, тут же отправим по месту жительства. Вечерними и ночными поездами. Наших, доморощенных, по распределителям, эпидемстанциям, ночлежкам.
- С нашими как раз и надо разобраться, почему они бомжуют.
Как ей показалось, Бурдаков ответил очень тепло:
- А это уже твой вопрос, Марго. Приезжай со своими инспекторами и разбирайся. А мы на основании ваших предписаний будем принимать меры.
- Хорошо Миша, - она остановилась и посмотрела на него, - Вон и мой троллейбус как раз подходит.
Агата, свернувшись калачиком, лежит на диване. Рядом телефонный аппарат и чемодан с флейтой. Она открывает крышку, гладит флейту, и в эту минуту раздается звонок.
- Да? Это ты Кнорус? Встретиться? Сейчас? Хорошо, я согласна. Где? Сам подъедешь?
Бросив трубку на аппарат, она еще несколько секунд лежит на диване, и смотрит на флейту. Затем хлопает крышкой, отталкивает чемоданчик от себя и резко встает. Бежит в прихожую, накидывает пальто. Громко, с разлетающимся по всем этажам эхом, захлопывается стальная дверь, и Агата бежит вниз по лестнице.
Машина Кноруса стоит около входа в метро. Агата садится на переднее сиденье, дрожит от холода, втянув голову в плечи, кутается в воротник.
- Замерзла? – с нежностью смотрит на нее Кнорус, - Я сейчас печку включу.
Они едут по укатанному на дороге снегу. Тускло освещены улицы.
- Давай поженимся, Агата? Уедем из этой нищенской страны.
- Куда уедем и на что жить будем?
- На что жить будем? Есть на что! – он оживился, - Слиняем отсюда и не будет больше ни быков, ни переходов, ни Афинской! Будешь только ты и я рядом с тобой. Агата, милая, я и мизинцем тебя не трону, до тех пор, пока ты сама этого не захочешь!
Она молчала.
- Не молчи! Уедем. Бросим все!
- Я уже бросила. И флейту и Афинскую. Навсегда.
- Так ты согласна?
- Да… только при одном условии.
- Говори.
- Ты отпускаешь Юрайта. Сию же минуту.
- Юрайта? Да на хрен он мне нужен. Только не сию минуту. Утром. Пусть валит к своей актрисе. Они с ней - два сапога пара.
- А почему утром?
- Потому что утром, мы будем уже в поезде. – он положил руку ей на колена, и она к его удивлению, не постаралась освободиться от нее.
- Тогда мне нужно заехать домой за вещами.
- Успокойся, Агата. Все необходимое для тебя мы купим. И одежду для тебя, и чемоданы, и билеты.
Они медленно ехали по Москворецкой набережной, приближались отражающие ночные огни купола Храма Христа Спасителя. Громко ударил колокол.
- Ты крещеный, Кнорус?
- Я? Нет. Атеист. Потому что верю только в себя и наличные деньги.
- И много их у тебя?
Он остановил машину на обочине. Положил руку ей на плечо и постарался привлечь к себе. Она поддалась.
- Четверть миллиона. Баксов, естественно. Нам хватит.
Утро. Афинская в своей машине проезжает мимо рынка. Видит скопление милицейских автомобилей. В основном – уазики-канарейки, к которым сотрудники милиции из ворот рынка стаскивают бомжей. Тут же, чуть ли не пинками, запихивают их в машины. Она притормаживает и смотрит на это с неподдельным удивлением.
Резко дает газ и устремляется к Белорусскому вокзалу. Там, на площади, тоже несколько канареек. Менты охаживают дубинками одного из бомжей, который никак не желает залезать в машину.
- Узнаю родную милицию! Лечение бомжевания клаустрофобией! – говорит она сама себе и резко трогает с места.
- А что вы хотите, Татьяна Сергеевна, - отзывается телохранитель, - У них как? Клиент всегда не прав!
Машина Афинской останавливается рядом со входом в городское управление по социальной защите.
Кабинет Маргариты. Резко открывается дверь, входит Афинская. Маргарита вопросительно поднимает на нее глаза?
- Вы ко мне?
- К вам, к вам, Маргарита… Павловна.
- Чем обязана?
Афинская без спроса присаживается на стул, кладет перед собой кожаную папку, вынимает бумаги:
- Вот, в регистрационной палате вашу подпись требуют.
- Что это? – Белякова внимательно разглядывает титульный лист, - Фонд защиты нищих и бездомных? Право, вы очень оперативны. Но я эти документы подписывать не стану.
Афинская забирает бумаги и снова вкладывает их в папку.
- Почему? Впрочем, я догадываюсь. Если будет создан фонд, который возьмет все заботу о бездомных на себя, то вы лишитесь работы. То бишь, теплого местечка. Ведь ничегошеньки вы здесь делать не умеете, кроме как объявлять облавы, собирать всех в милицейских обезьянниках, и высылать из столицы. Времена изменились, а вы все как при социализме – неугодных, бомжей и проституток, - за 101-й километр.
- Утрируете, уважаемая. Мы помогаем людям вернуться домой. А тех, кто крыши над головой не имеет, отправляем в больницы, приюты, дома престарелых. Причем, в отличие от вашего фонда не требуем за услуги денег.
Афинская задорно рассмеялась:
- То, что сегодня в городе проходит общемилицейский шмон, вы называете услугами? Услуги по нанесению бесплатных пинков и лечение чужих спин от ревматизма с помощью резиновых дубинок!
Белякова поднялась, с вызовом посмотрела в глаза Афинской.
- Да, к сожалению, методы остались старыми. Но в отличие от вас, мы не раздаем бомжам суррогаты в виде метиловой водки. Извините, Татьяна Сергеевна, мне некогда с вами разговаривать.
- Вы что же думаете, что пойло я им покупаю на свои деньги? И какая мне нужда травить своих же подопечных?
- Какая нужда – разберутся в милиции. А поите, конечно же, не на свои. На их же деньги, которые нагло отнимаете.
Афинская преградила ей путь к двери:
- Так что, не подпишите?
- Пока занимаю это место – никогда.
- Я так и думала. Ну не вы, так поставит свою закорючку префект. А мой визит к вам – это всего лишь жест вежливости.
- Очень было приятно с вами побеседовать…
Афинская открыла дверь своей шикарной иномарки, и, увидев в дверях Белякову, посигналила.
- Вас подвезти, Маргарита Павловна.
Та лишь презрительно улыбнулась и направилась в сторону автобусной остановки.
Два автобуса остановились посередине пешеходной улицы, совсем не предназначенной для автомобильного движения, и из дверей, словно по тревоге, начали выбегать люди в черных масках, камуфляжной форме, с автоматами в руках. Они группами разбегались по всему Арбату.
Около ресторана «Прага», можно было увидеть тех же людей в камуфляже, которые тащили за воротники, под руки пьяных бомжей, а то и подталкивали перед собой пинками лиц кавказской национальности. В начале Арбата на заснеженном асфальте лицами вниз лежали два человека. Один из омоновцев в маске, держал ногу на одном из них, придавливая повергнутое тело к земле. Другая маска расталкивала собравшихся любопытных. Еще несколько омоновцев с диким криком носились по площади около «Праги», шугая во все стороны покупателей и прохожих и штурмуя коммерческие палатки. Всех попадавшихся им на глаза смуглых и сомнительных граждан они хватали за шкирку и валили на мостовую лицом вниз.
Белякова смотрела на весь этот произвол широко открытыми глазами. Она догадалась, что начался тот самый тотальный рейд московской милиции, о котором ей говорил Бурдаков. Но рейдом это мероприятие назвать можно было с большой натяжкой. Скорее, все это действо по разгону прохожих и аресту непонравившихся на первый взгляд людей называлось омонотерапией. Она прекрасно знала, что теперь никто не в силах был остановить этих вооруженных людей, призванных охранять покой москвичей. Она отвернулась и зашагала к метро. Но на входе с автоматами наперевес стояли несколько человек в черных масках, охраняя прижатых к стене задержанных. По эскалатору поднимали нищих и попрошаек.
Афинская села в глубокое кожаное кресло, положила ногу на ногу, словно демонстрируя от бедер свои точеные ноги, двумя пальцами подняла бокал с вином и посмотрела на сидящего рядом Яхтсмена.
- Что будем делать, Паша?
- А что? – он смотрел на нее с восхищением, и было заметно, что в этот вечер ему не хотелось думать о рабочих проблемах.
- Сколько ты потерял человек в результате облавы?
Он поднял глаза вверх:
- Не меньше полторы сотни. Да вчера человек шестьдесят.
Он поднялся с кресла, подошел к шкафчику и вынул из него бутылку водки, поставил перед Афинской на стол.
- Вот. У своих бомжей отобрал. Они еще не успели выпить. А те, кто выпил, человек шестьдесят, уже на том свете с фонарями ходят. Одни сами покупали в палатках. А других кто-то этим пойлом угостил.
Афинская сморщилась, отодвинула бутылку в сторону.
- И у меня менты выдернули из метрополитена человек тридцать. Но каких людей! Профессионалы, не чета твоим!
- Да. Не чета моим. И что же ты думаешь делать?
- Объединяться. Весь город нужно брать в одни руки?
Яхтсмен осмотрел ее с ног до головы. Спросил с ехидством и недоверчиво:
- В твои?
- В наши. Впрочем, можешь брать и в свои.
- То есть?
- Я предлагаю – семейный бизнес.
Он несколько секунд внимательно смотрел на нее:
- Не понял? Ты согласна стать моей женой?
- А почему бы и нет? Или ты уже этого не хочешь?
Яхтсмен опустился на колени, пополз к ней.
- Я? Не хочу? Да я только об этом и думаю! Только об этом! Когда же мы зарегистрируемся?
- Мне все равно – она поднесла бокал к губам, наблюдая за выражением на его лице.
- Завтра! Завтра же!!! – во все горло заорал он, обхватил ее за ноги, и уткнулся головой между колен. Ты останешься сегодня у меня?
Она поставила бокал на стол и, не вставая с кресла, сняла с себя жакет.
- Лишняя зубная щетка и халат найдутся?
Агата посмотрела на здание вокзала. По перрону с дубинками прохаживались патрульные милиционеры. Кнорус, плотно захлопнул двери купе сального вагона, щелкнул замком. Сел рядом не выпуская из рук кожаного дипломата.
- Звони, - не глянув в его сторону, сказала Агата.
- Нет проблем.
Он достал телефон, набрал нужное сочетание кнопок.
- Граф? Вот что Граф, отпускай нашего интернационалиста. Он нам больше не нужен. Где я? А почему это вдруг тебя интересует? Занимаюсь деловыми переговорами. Буду через часа три. Юрайта отпускайте, чтобы духу его там не было, и ждите моего приезда. Вот так…
Он спрятал телефон и придвинулся к ней. Обнял свободной рукой за плечи, по-прежнему не выпуская дипломата. Агата по-прежнему смотрела в окно.
Поезд тронулся.
Граф сложил телефон, и засунул его во внутренний карман пиджака. посмотрел на карты, расклад которых постарался запомнить, затем обвел взглядом своих партнеров-бандюков. Предупредил строго:
- Рыжим и хитрым, сразу по морде.
Прошел в комнату, где Юрайт, перелистывал какой-то старый журнал.
- Пошел вон отсюда! И чтобы мы тебя долго-долго искали. На глаза лучше не попадайся!
- А что ж Кнорус сам не приехал со мной попрощаться?
- Не твое дело.
Юрайт поднялся и улыбнулся:
- Теперь уже не мое. Скорее ваше.
- Ты о чем падаль?
Оскорбленный Граф грозно сделал два шага в его сторону.
- Ты о чем, падаль?
- О том, что ваш хозяин лежит сейчас на мягкой полке в поезде с чемоданом доверху набитым деньгами. Обвел он вас, тупорылых, как детей вокруг пальца.
Граф схватил его за грудки:
- А за базар ответишь!
Юрайт отбросил его руку.
- Если ты меня, сволочь, хоть пальцем… Ведь через несколько часов будешь стоять на коленях передо мной и Афинской и просить о пощаде!..
Граф сдержался, чтобы не нанести удар. Процедил сквозь зубы:
- Иди на хрен отсюда. Это мы еще посмотрим, кто из нас будет на коленях. Пока же на коленях перед Яхтсменом ровно в одиннадцать часов будет стоять твоя хозяйка.
Юрайт задержался в дверях:
- В каком смысле?
- А в том, что у них сегодня венчание.
Бурдаков зашел в дежурное отделение, где несколько милиционеров занимались допросом бомжей. Он сделал знак рукой, чтобы на него не обращали внимания и присел в уголке на стул.
Старший лейтенант только приступил к допросу очередного бомжа:
- Ну, рассказывай, мой сладкий, свою легенду.
Бомж в кирзовых сапогах, одетый в доисторическое полупальто и облезшую пыжиковую шапку, не заставил себя долго ждать. Стал говорить спокойно и уравновешенно, так, что его рассказу хотелось верить.
- Раньше я работал начальником по снабжению в облагропроме. Жена была, дочка. Все было хорошо. Правда, соблазнов много. Приедут, например, из совхоза кабель просить, я выписываю, а мне в благодарность полсвиньи. Короче, посадили за нетрудовые доходы и использование служебного положения. Пять лет, как один день, в лагере. Жена после суда сказала: ждать не буду. Замуж вышла и дочку увезла. Вышел, куда податься? Украина в то время отделилась, там для меня уже было все чужим.
- Так с Украины, значит? - перебил следователь.
- А в каком городе на Украине-то жил?
- Под Харьковом.
- Вот сегодня туда и поедешь, - он записал показания задержанного в протокол и крикнул сквозь двери постовому: - Давайте следующего.
Бурдаков одобрительно следил за действиями старшего лейтенанта. Тот не строил из себя внимательного слушателя, но и не был груб с задержанными.
В кабинет ввели женщину неопределенного возраста. За ней, стараясь ступать без шума, вошла Белякова. Кивнула Бурдакову, приветствуя.
Тетка в затертом плюшевом полушубке тут же плюнулась на колени и сипло, но с убедительным надрывом запричитала, залилась натуральными грязными слезами:
- Милаи мои. За что же вы меня забрали. Господи! Лучше бы я умерла! Мне уже шестьдесят лет и у меня рак матки...
Старший лейтенант не смог себя сдержать и засмеялся. На лице Бурдакова тоже появилась улыбка. Но бабка не обращала внимания и продолжала представление:
- Всю жизнь я вкалывала в колхозе на эту страну - и какую мне дали пенсию?! А сыну моему вообще не платят зарплату, а у него трое детей! Мы три года копили деньги на билеты в Москву, чтобы здесь вырезать опухоль, - и вот мне говорят, что уже поздно. Я сплю прямо на перроне, меня топчут, как мусор! Если бы кто-то меня убил, я бы сказала «спасибо»...
- Стой, бабка, стой. Из какого, говоришь, города приехала?
- Из Тамбова, милый.
- Сделаем запрос в местное отделение милиции и завтра же тебя туда отправим.
- А лечение?
- Так если здесь никто не вылечил, чего тебе по Москве слоняться? Вот, чтобы на перроне не топтали, и отправим тебя домой за государственный счет. Следующий.
Бурдаков поднялся и вышел из дежурки. Достал сигарету, закурил. В коридор вышла и Белякова.
- Неужели у милиции нашлись деньги, чтобы всех отправить по домам?
Бурдаков выпустил дым:
- А что толку-то? Через неделю все эти клиенты съедутся со всех концов обратно в Москву.
- Да откуда у них деньги на дорогу?
- Милая моя Рита, Прошлым летом мы притащили сюда одного бомжика, который добирался в Москву из Владивостока. Пешком! Полтора года шел! Тебя это о чем-то говорит?
Яхтсмен, лежа в кровати, лапал свою, пока еще только невесту, глазами, когда она, обнаженная стояла перед большим зеркалом в спальне и разглядывала свое лицо.
- Ты грациозна и красива, как древнегреческая Венера. Послушай, Таня, а мы до самой старости будем спать с тобой совершенно раздетые?
- Как хочешь, - сказала она, не оглядываясь на него, - но, думаю, через энное количество лет ты сам этого не захочешь.
- Ну, если не захочу, то в шкафу на верхней полочке лежит коробка - это для тебя подарок...
Она подошла, открыла дверцу. На одной из полок лежала большая коробка. Ему было приятно смотреть, как аккуратно, не спеша, Афинская двумя руками, приподнявшись на цыпочках, вытащила короб, перевязанный шелковыми лентами, и поставила перед собой на трюмо. Так же, не спеша, она развязала банты и открыла коробку. Внутри был шикарный ночной пеньюар, в каких по дому обычно расхаживали богатейшие героини американских кинокартин.
Она пальчиками вытащила одежду и приложила к себе, как бы примеривая ее при покупке. Прозрачная материя лишь придала телу Афинской розовый цвет.
- Надень, - попросил Яхтсмен, закуривая в постели.
Актриса необыкновенными грациозными движениями облачилась в пеньюар, повернулась к своему избраннику.
- А теперь посмотри в окно, - приказал он.
Она раздвинула шторы и облокотилась на подоконник:
- Кроме твоих двух быков, ничего не вижу...
- А «Линкольн» на площадке?
- Вижу.
- На нем мы поедем венчаться.
Она захлопала в ладоши, как девчонка.
- Но зачем же такой длинный и роскошный? Черт побери, на многих машинах ездила, а на «Линкольне» ни разу...
- А рядом с «Линкольном» красный «Ровер» стоит?
- Да.
- Это тебе мой подарок.
Несколько секунд она еще стояла около окна, но потом развернулась и бросилась к нему на кровать:
- Я не думала, Яхтсмен, что ты такой щедрый.
Зазвонил телефон.
- Наверное, нам хотят сказать, - посмотрел он на часы, - что пора собираться. Венчание ровно в одиннадцать. В патриаршем соборе.
Не дойдя до церкви шагов сто, Юрайт снял шапку, и перекрестился. На ступеньках в дверях храма стояли десятки людей. Пьяного Борща поддерживали под руки братки. На обочине дороги – длинный припаркованный «Линкольн». Юрайт, стараясь быть незамененным прошел в церковь, встал за аркой, рядом иконой святой Троицы. Поднялся на цыпочки и увидел около алтаря Афинскую в длинном белом платье.
Священник в полном облачении вышел через царские врата. Он держал в руках Крест и Евангелие. Следом за ним вышел диакон с подносом, на котором лежали обручальные кольца.
- Благословен Бог наш... - начал Великую ектенью о прощении и спасении венчающихся, священник. И прочтя несколько молитв о продолжении рода, о ниспослании им любви, о сохранении ими твердой веры и единомыслия, закончил: - Яко да Господь Бог наш дарует им Брак честен и ложе нескверное, Господу помолимся...
После молитв священник взял широкое золотое кольцо и трижды произнес:
- Обручается раб Божий Павел рабе Божией Татьяне, - произвел крестное знамение и надел его на безымянный палец…
В этой время от входных дверей раздался громкий, пьяный голос Борща:
- Яхтсмен, браток, на хрен она тебе нужна!
Афинская вздрогнула и повернула голову к двери. Затем перевела презрительный взгляд на жениха
- Погубит она тебя, браток! Не верь ей суч…
Голос осекся на слове. Кто-то закрыл ему рот.
Кнорус открыл дверь в двухкомнатные апартаменты, широким движение руки пригласил Агату войти первой. Она остановилась на ковре посреди огромной гостиной. Конрус поставил свой кейс на стол и, не снимая грязных ботинок, повалился на диван.
- Ты есть хочешь, Агата?
Она лишь пожала в ответ плечами, опустилась на краешек кресла, не снимая лисьей шубки.
- Я спущусь вниз, и что-нибудь куплю. Что бы ты хотела?
- Мне все равно.
- Может быть, вместе спустимся в ресторан?
Она вздрогнула:
- Нет-нет. Иди один, я очень устала. Правда, Кнорус.
Он внимательно посмотрел ей в глаза, потом взял со стола кейс и направился в спальную комнату, где стоял сейф. Засунув в него чемоданчик, Кнорус, еще раз обернулся в сторону гостиной, где сидела Агата, затем закрыл дверцу и набрал код замка.
- Я быстро!
Как только за Кнорусом закрылась дверь, Агата сняла трубку телефона, набрала московский номер.
- Юрайт, ты дома? Выходной? С какой стати? Афинская вышла замуж? Боже! За кого же это? Яхтсмена. Мне кажется, она такой финт выкинула не спроста. Что-то произойдет.
Она надолго замолчала, видимо слушая то, о чем говорил Юрайт. По ее щекам катились слезы.
- Нет-нет, я не плачу. Еще чего! Мне только не хватает тебя. Я бы сейчас очень хотела оказаться с тобой, и мы бы пошли гулять по городу.
Кнорус вышел из лифта и направился к двери своего номера. Зажав под мышкой бутылку французского вина, он тихо открыл дверь, и услышал голос Агаты.
- Нет Юрайт, я не хочу больше видеть ни Афинскую, ни Кноруса. Я их ненавижу! Мне бы хотелось быть только рядом с тобой, но теперь это невозможно. - Юрайт, милый, дорогой…
Кнорус прикрыл дверь и прижался спиной к стене. На его лбу выступили капельки пота.
По коридору прямо к нему приближалась стройная, но изрядно накрашенная блондинка. Короткая юбка, глубокое декольте. Поравнявшись с ним, она остановилась:
- Молодой человек, не хотите ли провести пару часов в обществе обаятельной и не закомлексованной женщины, которая умеет все.
- Неужели все? – он устало оглядел ее с ног до головы.
- Абсолютно.
- Ну, что ж, если ты такая изысканная, то можно вздрогнуть сиськами под оркестр. Сначала идем в ресторан, а потом к тебе.
Он взял ее под руку и широкими шагами зашагал в сторону лифта.
Яхтсмен явно перебрал. Он ввалился первым в квартиру, зацепился ботинком за пороги, снося декоративные полочки, грохнулся на пол. За ним вошла Афинская.
- Красавец! – улыбнулся она делая ударение на последнем слоге. – Настоящий полковник!
- А где гости? Жена! Где гости? Почему они не приехали с нами из ресторана?
Отдыхать будем, Пашутка. Сейчас разденемся, приземлимся в коечку и бай-бай.
- Я хочу выпить.
Афинская стояла перед ним и в задумчивости буравила его глазами. Он брыкался на кровати, старясь подняться. Когда это у него наконец, получилось, Афинская легко толкнула его в лоб ладонью. И Яхтсмена снова повалился на кровать.
- Лежи уж, муженек. Я принесу. Что будешь: вино, водку?
- Водку! Только водку.
Она принесла бутылку «Кремлевской» и хрустальные стаканы. Поставила на тумбочку. Яхтсмен постарался навести резкость, нетвердой рукой взял бутылку и до краев наполнил стакан.
- Ты будешь очень хорошая жена. Но запомни теперь раз и навсегда: главный в доме – мужчина!
- Хорошо, хорошо! Разве кто-нибудь спорит? Пей дорогой.
- А ты?
- Ну, и я с тобой.
Они чокнулись. Она поморщилась и произнесла с иронией:
- От тебя такой замечательный перегар!
Но он ее не слышал. Разливая по бороде спиртное, осушил бокал до конца и завалился на подушку.
- Сволочь! – брезгливо сказала она, взяла початую бутылку Кремлевской и вышла на кухню.
Снег перестал. Облака разошлись, и теперь луна откровенно заглядывала в их комнату.
Афинская в подаренном пеньюаре, на цыпочках подошла к дивану, поставила на тумбочку рядом со стаканом бутылку водки. Это была та самая бутылка «Столичная», которую Яхтсмен несколько дней назад показывал Афинской.
Затем она обошла кровать с другой стороны, откинула одеяло и легла, стараясь не прикасаться к мужу.
Ждать пришлось недолго. Яхтсмен сначала заворочался, глубоко дышал. Затем скинул ноги с кровати, зажег ночник. Афинская закрыла глаза, претворившись спящей. Она слышала, как Яхтсмен наливал из бутылки в стакан. Глубоко выдохнул воздух. Послышались звучные глотки. Он осушил стакан и тут же повалился на кровать…
Комната, где на кровати неподвижно лежал Яхтсмен, была заполнена врачами. Афинская в пеньюаре, стоя около окна, размазывала слезы. К ней подошла врач:
- Будем госпитализировать.
- Что с ним, что? Есть надежда?
- Надежда? Есть, только смотря на что надеяться. Ваш муж отравился суррогатной водкой.
- Суррогатной? Откуда ей взяться?
Врач передернула плечами, мол, вам лучше знать, но после паузы ответила:
Сейчас в Москве целая эпидемия отравлений метиловым спиртом. В реанимационные отделения больные поступают потоком. Какие-то дельцы наполнили город поддельной водкой.
Афинская закрыла лицо ладонями.
- Сволочи!
- Он в коме. Видите ли, после такого отравления могут быть только два пути. Или… или на всю жизнь может остаться инвалидом. Как правило, даже 100 миллиграммов метилового спирта приводят к параличу, потери речи… Впрочем, будем надеяться на лучшее.
Санитары переложили Яхтсмена на носилки. Афинская подошла к нему, он открыл глаза, шевелил губами и силился что-то сказать. Но ничего не получалось. От усталости он снова закрыл глаза. Она опустилась на колени, гладила его по щеке, рыдала.
Май, распускаются листья на деревьях. Щебечут птицы.
Юрайт сидит в сквере на лавочке и пристально наблюдает за дверями городской думы. Они распахиваются и в проеме появляется инвалидная коляска, которую толкает Афинская. На коляске Яхтсмен. В свадебном костюме, галстуке. Лицо его бессмысленно, глаза смотрят в одну точку перед собой.
Милиционер помогает Афинской перетащить коляску через порог, и вот они уже на тротуаре, по которому в разные стороны снуют люди. На лице Афинской – радость долгожданной победы. Юрайт спешит к ней:
- Ну, как наши дела, Татьяна Сергеевна?
Афинская, не обращая внимания на Яхтсмена, словно заправский болельщик, делает выброс руки вверх:
- Вай! Мы победили, Юрайт. Закон о нищенстве принят в первом чтении. Правда, без боязни могут просить милостыню только коренные москвичи.
- Да что мы, хорошему работнику прописку не сделаем?
- Да, это ерунда.
Яхтсмен медленно повернул голову и посмотрел на Юрайта. Он надул щеки и с трудом произнес:
- Ну… ну… мля!
- Сиди уж, ритор!
- Болтун ты наш! – поправил Юрайт.
- Ага, болтун! Депутаты его как увидели, сразу притихли! Да я еще сказала, что именно по их вине сотни человек пострадали от поддельной водки и стали инвалидами.
Она посмотрела по сторонам, увидела свою машину, которая медленно подкатывала к тротуару. Афинская с тревогой посмотрела на часы.
- Юрайт, миленький, опаздываю! Слушай, не в службу, а в дружбу – отвези супруга.
- Нет вопросов, Татьяна Сергеевна!
В этот момент из гордумы вышли Белякова и Бурдаков. Остановились.
- Я это дело так не оставлю!
- Да ладно тебе, Рита! Нищие были во все времена. И будут. Чего же ты хочешь добиться?
- Справедливости!
- Какой справедливости, Рита? Депутаты понимают, что государство сегодня не в силах помочь всем. Вот и перекладывает свои личные заботы на чужие плечи.
Лицо Беляковой залилось краской. Она отвернулась, чтобы не видеть ликующую Афинскую, которая, прежде чем сесть в «Мерседес» приветливо помахала ей рукой. |
Книги