16

Перед Юрайтом собралась новая толпа зрителей. И контуженной честно отрабатывал свой номер:
- Просыпаюсь я, граждане после взрыва, то ли контуженный, то ли недострелянный, а меня волокут куда-то, один сапог уже стянули, суки-мородеры, а во втором еще осталась курева заначка. Я как заору! Бросили, убежали. Потом другие пришли и вытащили на свет. Открываю глаза – чеченцы. А я не обижаюсь, я сам к ним пришел. Ну, почикали маненько… Не убили же!
Некоторые «зрители, выслушав легенду, стали отходить, так и не бросив шапку ни монеты. Юрайт понял, что пора начинать очередной «припадок». Но тут в переход вбежал чеченец. Остановился напротив Юрайта.
-      А… Люды! – завопил он, тыча в Юрайта пальцем, - Вот он! Он мой дом палыл! А! А-л-л-лах Акбар! – и бросился на Юрайта
Юрайт настолько не был к этому готов, что растерялся и начал оправдываться:

• Да я сроду в Чечне не служил! – только и успел крикнуть он, обращаясь  к толпе зевак.

Чеченец налетел на него. Они обменялись ударами. Собственно то, что они делали, дракой было назвать нельзя. Так «махалово» какое-то бессмысленное. Тут и Чвох подоспел. Навалился на чеченца. Оторвал от Юрайта. Попытался его скрутить. Краем глаза, он видел, что к Юрайту подскочили два парня. Это были Борщ с помощником, но мент-защитник их не знал. Ему показалось, что они, вроде успокаивают Юрайта. Чеченец увертывался. Он был подвижный, как ртуть. Чвох увлекся возней с ним. А когда скрутил, набросил «браслеты» и оглянулся через плечо, Юрайта на месте уже не было.
Чвох толкнул задержанного в спину, тихо шикнул:
- Вперед, черножопый…

Чвох, оглядел дежурную комнату. Никого за его спиной не было. Он снял трубку с аппарата, набрал номер:

• Алло! Татьяна Сергеевна! Это сержант Власенко из метро. Помните? Я что хочу спросить? Это ваши ребята Юрайта сняли? Нет? – Глаза сержанта округлились, поползли к потолку, он поднес кулак к губам, прокашлялся, - Татьяна Сергеевна, пока я тут с нарушителем боролся, его подцепили двое в спортивных штанах и кожаных куртках. Куда вывели – не знаю. Уж не вашего ли конкурента эти ребята? Да-да, если что-то узнаю, обязательно сообщу.
• Милиционер положил трубку на аппарат. Снял с головы фуражку, почесал макушку и с раздражением в голосе произнес:
• Да кому он нужен, ваш эпилептик! Завтра на прежнем месте объявится. Зря деньги плачу! Зря деньги плачу. Тоже мне фифа!

17

Удар был резкий, но боксерская груша едва покачнулась. Все-таки женская рука, да еще без перчатки. Афинская ударила другой рукой, но не рассчитала. Отдернула руку, потрясла ей в воздухе.
Кнорус стоял рядом улыбался.
-     Говорят: побей подушку – злость пройдет! Только не проходит она, злость! – Афинская повернулась к своему заместителю, с нескрываемым упреком посмотрела на него, -  Ну? Долго мне еще вас ждать?               
Экстренное заседание проходило на выезде. В спортивном зале, который она арендовала для своей дружины.
В зал постепенно подтягивались братки. Коротко стриженные. Накаченные. Одеты по рабочему: спортивные костюмы или кожа.
Афинская уселась в кресло-тренажер. Ребята поставили лавочки. Сели напротив. Как в открытом деревенском кинотеатре Лавочки были низкие. Сидеть им было неудобно. Кое-кто просто, скрестив ноги, сидел на полу. Отводили глаза от разгневанной патронессы.
-     Что скажете, тоже мне, гвардия? 
Ребятки вертелись, ерзали, переводили взгляды друг на друга. Только не на Афинскую. Виноваты, чего уж!

• Что? Языки отсохли? Или мозги от аноболиков атрофировались? Все битцепцы качаете? А в голове как не была одна извилина, так и осталась! Никакого совершенства. Полная деградация!
• Татьяна Сергеевна!
• Тут особый случай!
• Они ж, падлы, вон как все сделали!

«Гвардейцы» протестовали почти хором.
-     Они? Нет уж! Так легко вы не отделаетесь! Ваше дело охранять, а не объясняться! На вас калеки! Я для чего вам бешеные бабки плачу? Чтобы никто даже пальцем без моего разрешения не мог тронуть наших людей. А уж тем более избить или украсть! Я в каждого – душу свою вложила, массу времени и не намерена их так бездарно терять! Не можете обеспечить: проваливайте! Вы поняли меня?

• Татьяна Сергеевна, - Кнорус встал: он бригадир, ему и отвечать, - Мы вины с себя не снимаем! Но ведь ничего же не было! Никаких даже признаков!
• Неужели? – она зло прищурилась, - А кто мне говорил, что быки Яхтсмена часто мелькать поблизости стали?
• Так они возле нас крутились! На территории все спокойно было. Я обходил – спрашивал! Чвох всегда на месте. Остальные менты тоже!
• А Чвоха твоего пора менять! – то ли аргументы Кноруса возымели действие, то ли она поняла, что пора вводить разговор в конструктивное русло, - Так и передай ему, если еще раз проколется, устроим пару провокаций и распрощается он со своим хлебным местом!
•  Татьяна Сергеевна, что делать-то будем?
• Прежде всего, большой шмон. Завтра, все по точкам. Особое внимание к району «Белорусской». Там вокзал и рынок Яхсмена.  Может быть на «Савеловской». На «Рижской» в меньшей степени. От нас далековато. Опросите каждого. И первую смену. И вечерников. Не было ли чего? Спрашивайте настойчиво. Старух, немощных могли запугать! - она замолчала, а потом стала размышлять вслух, - Ну, Яхтсмен, не ожидала! Если он объявил войну за наши места… Это надолго!
• Боевиков словно прорвало. В зале снова поднялся шум. На этот раз устрашающий. Все хотели войны. Быстрой расправы над неприятелем.
• Почему надолго?
• Быстро управился!
• Одним махом!

       Афинская покачала головой.
-     Ой. Ой! Надо же мухи закашляли! - отмахнулась Афинская в душе довольная боевым духом ребят и поменяла тон на гневный, - Лихие! Вам бы только кулаки чесать! Воевать не будем!  

•  Что ж так-то? – до глубины души оскорбленный Кнорус смотрел на нее с нескрываемым удивлением, - Мы что, толстовцы? Нас с одной стороны по морде, а мы должны подставить другую. Не понимаю я вас, Татьяна Сергеевна…
• Она устало выдохнула, махнула рукой:
• Где уж вам понять. Говорила же – с одной извилиной живете. Кнорус, сам подумай, что мы от войны получим? Массу преступлений и уголовных дел? Заметьте, на нашей территории. А не у Яхтсмена. И трупы еще. В том числе и ваши. А те кто в живых останется, повяжет ОМОН! А что в итоге? Растеряем людей. Лишимся заработка. Ослабеем. Тут-то нас Яхтсмен и прихватит! Вот чего он хочет! Правда, грубо рассчитал.

Парни зашевелились. Лавочки поскрипывали под их тяжелыми телами. Но лица всех все еще были понурыми. Она обвела всех взглядом. Поняла, что ее доводы особого успеха не возымели. Надо было открывать карты. Войска действуют успешнее, когда понимают задачу.
Афинская заулыбалась, настало время раздачи наград.
-   Я же не говорю, что вы должны только яйца в карманах катать. Я говорю, что надо думать! Думать все время! Можешь выдать драку за элементарную бытовуху – под девизом  «А че он лезет?» - дерись! Не можешь  – отходи в сторону. Жди!   
Все оживились. Заулыбались. Хоть что-то стало понятным. 

• Что будем делать  с Юрайтом? – спросила Афинская, глядя на Кноруса.

      Кнорус хмыкнул, обвел взглядом свою боевую бригады, словно заручаясь поддержкой:

• А что с ним делать? Сам виноват, пусть сам и выкручивается!
• Хорошо! – сказала хозяйка, поднялась со своего места, - Витя, проводи меня!

Она пошла к двери. Ее ребята тоже поднялись. Сбились в кучу стали обсуждать что делать.

Афинская и Кнорус вошли в кабинет. Она поднесла озябшие руки к губам, дохнула на них.

• Значит так, Витя. Мне нужен телефон Яхсмена. На прежние этот алкаш и сифилитик не отзывается. Значит, сменил, - Афинская подняла глаза, требуя подтверждения своего распоряжения.
• И офис сменил. – показал свою осведомленность Кнорус.
• Да?

       Кнорус кивнул.

• Найди. И адрес офиса и его служебный, мобильны, домашний телефон. Любой! Мне срочно надо с ним связаться. Сроч-но, Ви-тя!

18

Маргарита Васильевна сидела в кабинете директора ночлежки. Директор, пожилой, представительный мужчина, с военной выправкой, посмотрел на нее внимательно.

• А вы знаете, зачем я пришла?
• Проверить? Посмотреть на масштаб разрушений?
• Не только. Я вот материал собираю. Стараюсь разобраться. Хотелось, чтобы вы помогли, подробную справочку составили.
• А чего ее составлять? По моим наблюдениям их три категории. Вольные. Колеблющиеся. И усталые. Вольные – это те, кого от бродяжничества и попрошайничества, ничем не отвадишь. Это в основном дети из трудных семей. К уюту не привыкли. К труду не приучены. Вот вам и результат. Но, знаете, в середине жизни бомжи меняются. Удаль-то еще, может, и есть, а силы-то уже не те. Вот эти-то и есть колеблющиеся. Может и готов он к нормальной жизни пристать, но не просто это! Здесь уж кому как повезет. Кто рядом окажется. Отнесутся по-человечески – может он остепениться! Но кто сейчас по-человечески-то относится? Вот и срываются. И гибнут, между прочим! Ну и усталые. У тех свои мытарства. Справки нужны, бумаги, чтобы в дом для престарелых оформится. А откуда справки у бывшего ЗЕКа или домработницы? Рады бы в рай... Вот тут у них свобода-то!
• Так это уже не сборище бомжей, а предприятие с привлечением рабочей силы. Было ли такое?
• Все было. В Италии Коммора была. То же ведь организация. Свои сановники, уставы, испытания, степени дворянства, ученичество. Вот это самое страшное. Детки. С молодых ногтей профессию приобретают! Потом ничего другого делать не захотят! И вот они тут все окажутся! А нашим с вами внукам голову ломать, что с ними делать!    

В дверь постучали. И  в кабинет робко вошла тихая, сухонькая старушка.

• А… Тонечка! – ласково сказал Анатолий Иванович, - Заходи, садись!

Старушка подошла, села на стул напротив директора и заговорила:

• Палыч! Ты прости. Я что пришла-то? Попросить тебя хочу, - она полезла в карман и достала небольшой газетный сверток, положила на стол перед директором, - Вот.
• Что это?
• Деньги. Хочу племяшкам в Брянск отослать. Куда ж от них денешься? Детки у них. Мы-то тут ничего еще! А они-то там как?
• А я-то что должен делать! Отсылай, раз решила! – ему все это не нравилось
• Да не могу я! Глухая. Бестолковая! На почте сердятся. Кричат. Помоги. Не могу я деньги-то долго держать. Отберет Сережка-то!
• Ну, давай! И адрес давай! – он стал переписывать адрес с бумажки.
• Палыч! Я подожду Сережу-то? Давно уж не видела! Соскучилась!
• Подожди! Но его уже дней пять тут не было.
• Ничего! Вдруг придет!     

Тонечка вышла так же тихо, как зашла.

• Старая ведь совсем! Может в дом для престарелых определить?
• Сто раз ей предлагал. Ни в какую. Все, говорит, у меня есть. И квартира. И пенсия. И внук. Этот самый Серёжка, которого она ждёт. Спился совсем. Московскую квартиру пропил. Поменялся в поселок. А прижиться там не может. Так здесь так и болтается. Ну и она за ним. Дочь-то умерла. А Тонечка живет. У церкви побирается.

Анатолий Палыч посмотрел ей вслед и сказал:

• А вообще-то, глупость все это!
• Что?
• Деления, подразделения, классификации. Есть человек. А у него жизнь. Вот и все!

Он положил перед Маргаритой картонку. «Помогите! В ножлежке для бомжей прохудилась крыша! Негде больше ночевать. Холодно! Замерзаем!»

• Сообразительный! – Маргарита отложила  картонку.
• Такие картонки у большинства! – сказал он настойчиво
• Ну и что? – Маргарита не понимала, что его тревожит, - Один сделал, другие обезьянничают!

Директор покачал головой.

• Они все одним почерком написаны!
• Думаете, кто-то есть, кто заправляет?
• Уверен. И уверен, что не бескорыстно!
• Ну и что?.. Узнайте! Они ведь, я так вижу, уважают вас.
• Уважают, но не настолько, чтоб с Генштабом конфликтовать!
• А в милицию заявить?
• О чем? О том, что бомжи на ремонт ночлежки просят? Я звонил, рассказывал. Они говорят. Вот и хорошо! Они вам помочь хотят, а вы кляузничаете! Неохота связываться им. Все равно сделать ничего не смогут! Ну, расскажут один-два, ну три. И дальше что? Доказать-то все равно ничего нельзя!

Директор и Белякова побежали на крик. На пороге столовой в Анатолия Ивановича врезался опухлый с похмелья мужик в ушанке. Оттолкнул, побежал дальше, к выходу.
Все произошло так быстро, что Анатолий Иванович и прореагировать не успел.
Они вошли в столовую. На полу, недалеко от стола лежала Тонечка. Над ней хлопотала женщина в какой-то несуразной чалме. Женщина била кулаками по столу и кричала:
-    Сука! Сука! Сука!

• Нонна, что случилось!
• Да прибежал тут один. Бабка к нему. «Сереженька, Сереженька!»        Сидели в углу, разговаривали – я не встревала! Мало ли! А потом он заорал, набросился на нее, мешок стал отнимать. Я и сообразить не успела! Она упала! Он мешок схватил – и бежать.

Другая женщина хлопотала около Тонечки. Сколько этой женщине было лет – определить было трудно. Могло быть двадцать пять. Могло быть сорок пять. Волосы собраны в хвостик. Повадка такая, какая бывая только у алкоголичек, когда они трезвы. Стыдливая, что ли.

• Бабуль… Бабуль… Ты не думай! Он тебя любит. Все время об тебе беспокоиться, - она пыталась помочь старушке подняться, но Тонечка отстранилась. Оперлась на стул, стала вставать с колен. Сначала на одну ногу, потом на другую. Села, запыхавшись.
• Ничего! – сказала она, отдышавшись, - Ладно. Что ж поделаешь, раз с вами такое… Бесовское обстояние. И я, грешная, отмолить вас не могу. Не получается. Не слышит Богородица мои молитвы.

Она поманила женщину пальцем. Та подошла. Тонечка зашептала ей на ухо.
-    Надя, ты пади за ним. Дай ему. Она порылась в кармане. Тихонько сунула ей денег из руки в руку, - В мешке денег-то нету!

Сцена была тягостная. Маргарита собралась уходить. Общаться не хотелось. Говорить что-нибудь, тоже не хотелось! Они вышли на крыльцо.

• Вот так вот! – все-таки не удержался Анатолий Иванович, - Сами парню жизнь исковеркали. Теперь вот мучаются. Мать-то померла, а Тонечка вот живет.
• А чем же исковеркали?
• Женское воспитание. Слепая любовь. Вот вам и результат. Эгоизм – он ведь в основании большинства болезней. И психических, и физических, между прочим. Это уж я из своей практики! Насмотрелся!

Маргарита посмотрела на него и спросила вдруг:
-     Давно хочу спросить: почему вас все Палычем зовут?
Анатолий Иванович замялся.

• Стесняетесь здесь работать? – сообразила Маргарита
• А вы как думаете? Подполковник медицинской службы. Заслуженный человек. Узнают бывшие сослуживцы, спросят:  что ж ты, коллега, свою трудовую биографию на помойке заканчиваешь?
• Так вроде спасать людей прямое предназначение врача.
• Вот я их и буду их спасать под чужим именем. Им-то безразлично!
• А дома-то знают?

Он отрицательно покачал головой.

• Боюсь сказать. Ведь здесь зараза всякая. Моюсь, чуть не хлоркой. Кровь без конца сдаю.
• Я когда вас уговаривала, об этом не подумала! Зачем же вы соглашались?
• А я старомодный! И привычка глупая: надо – значит надо.
• Господи, что мы без вас делать-то будем?