29

За железнодорожной насыпью, в низинке, скрытой от людских глаз деревьями, весело горел костер. Вокруг костра собралось человек шесть. Была выпивка, была даже закуска. Зойка угощала.

• Всякое бывает! – закуривая, говорила она, - Вон Анька за грека замуж вышла! Приезжала тут. В ресторан меня водила.
• Это которая Анька? – спросил один из Зойкиных «гостей». Мужичок что-то недопонял. Он лежал, завернувшись в одеяло, а потому находился дальше всех от костра.
• Да проститутка одна с вокзала! Сама - страшнее атомной войны! А вон – вышла!

Несмотря ни на что, Зойка еще сохранила основные принципы, определяющие «женское поведение».

• А муж-то у ее, кто? – поинтересовалась вторая «дама», сидевшая неподалеку от Зойки.
• Агрегат в пальто! Зойка разозлилась: то ли она не знала ответа на вопрос, то ли не успела его придумать, - Тебе какая разница?

Спорить не стали. Разницы, действительно, не было никакой.  
Среди «приглашенных» был и Колюня. Он сидел на ящике из-под фруктов и ковырял прутом в костре. Костер недовольно потрескивал. Взлетали вверх искры. Колюне нравилось.
Одна из искр отлетела, попала бородатому, коренастому мужичку на куртку. Он вскочил, стал ударять себя в грудь. Женщина визгливо засмеялась. Мужик разозлился, ткнул Колюню в плечо. Ящик покачнулся. Колюня с трудом удержался на нем.  Назревал скандал. Мужик молча вырвал из Колюниных рук прут, закинул его подальше.
Электричка, вырвавшись из-за поворота, сначала ослепила их фонарем, и только потом обрушилась стуком колес. Все замолчали, провожая глазами, залитые светом вагоны. Когда покатил последний,  все уже успокоились.

• Ты, Борода! Не трогай Колюню! – Зойка кокетливо посмотрела на мужика. – А что это у тебя такое вкусное в бороде осталось?
• Мужик сплюнул и отвернулся.

Колюня, в знак благодарности, прижал руки к сердцу, склонил голову.
- Зойка, у тебя настоящая грудь, или синтепон? Хотел бы я, чтобы на мою защиту всегда вставали такой грудью.
Зойка тут же стукнула по ящику ногой. На этот раз Колюня свалился. Хохотнул поднимаясь. Тут же, предвкушая веселье, завизжала Зойкина приятельница, а к ней присоединились остальные.

• Мы сейчас еще выпьем, и Колюня нам споет, - продолжала настаивать Зойка. Она поила, она и приказывала.
• Вареная макаронина! У меня гармошки-то нету! – все еще артачился Колюня, но не забыл подставить бумажный стаканчик.
• А ты так… - кокетливо сказала Зойка, определяя ему равную дозу.
• Ну! –  подал голос и Борода, - тебя женщина просит!

Колюня понял, что может «нарваться». Опрокинул водку в рот. Затем, смачно выдохнул пары, и поднял с земли фанерную доску. Он поднес ее к уху, ритмично постукивая по ней пальцами, словно в руке был бубен. Поднял голову, посмотрел в сторону, облизнул губы и начал тихонько:

• Здравствуй, мила-ая, ты, моя Анюта, дома ты – я тута. Жизнь постыла-ая!

Он скорее говорил, чем пел, «подстукивая» себе по фанере.

• Во-первых строках, кланяюся низко, всем родным и близким. Помнят ли меня-а?
• Заткни-и-ись! – закричала вдруг обладательница визгливого смеха.

В Колюню полетел не то камень, не то ледышка. Хорошо, он успел закрыться доской. Женщина горько разрыдалась. Все переглянулись.

• Ты чего, Галь? – Зойка тряхнула подругу за плечо.

Мужчины молчали, в бабские дела не вмешивались.

• Отвали! – та резко освободилась от Зойкиной руки.
• Плесни! – приказала Зойка, подставляя стакан.

Галя с жадностью выпила. Снова заплакала, но уже по-другому.

• Я домой ездила, – жалобно, сквозь всхлипы, сообщила она, - Она дверь открыла: Чего тебе, говорит! Вижу – брезгует. И, главное, смотрит в упор. А не узнает! Мать называется! Ну, я и пошла, - она по-детски провела рукавом по носу.
• Тьфу! – облегченно сплюнула Зойка, - Радоваться надо, а она ревет. А чего было бы, если б узнала? А? Толку-то?

Галя утерла лицо, успокаиваясь.

• Давай, Колюнь, чего там дальше было?

Колюня открыл рот, чтоб отказаться, но Борода погрозил ему кулаком. Похоже, он положил на Зойку глаз, и старался ей угодить.
Колюня опять застучал на своей дощечке, закрыл глаза и запел:
-   Чую, голосишь, жив ли там, Ивашка. Так пишу не шашкой, как там собразишь…
Че там говорить, об тебе скучаю и души не чаю, че там говорить.
Получалось, что пел Колюня сам для себя. Борода был занят Зойкой, которую активно тискал. Зойка увертывалась, но не отстранялась, кокетничала. Мужичок в одеяле уснул. Другой кивал головой в такт песни. Но кивки его больше походила на тремор. Галя сидела в позе «Аленушки» и о чем-то не то думала, не то дремала… Вобщем, все как на настоящей вечеринке. И Колюня вел себя так, как обычно ведут себя нанятые певцы: он не обращал внимания на публику:
-    Не грусти жана-а. Есть краюха хлеба. Да степь кругом до неба. Полынь да резеда, - хрипло прокричал Колюня, не справившись с голосом

• Чего разблеялся, козел, - к костру подбежал плюгавый мужичонка в вязанной шапочке, - Мотайте отсюда быстрее! – обратился он к остальным, - Зойку Борщ ищет!

Известие сработало, как сигнал боевой тревоги. Полупьяные, расслабленные люди засуетились, подобрали с земли разбросанные вещи и полиэтиленовые пакеты, снялись с места с необыкновенной скоростью. Через секунду черные фигурки уже карабкались вверх по насыпи.
У костра остались трое. Сладко спал мужик, завернутый в одеяло. В поисках забытой выпивки, метался вокруг костра пришлый мужичок. И Колюня, на которого сообщение об нисколько не подействовало. Наоборот, придало возбуждающей уверенности. Он пел чистым, полным голосом:
-      Так что не тоскуй! Жив, и слава Богу! Может, понемногу, кончится война!
                Если повезет, возвернусь домой я. Нас тогда с тобою жизнь не разведет!
                А не доглядишь, шашка срежет люто, Нас тогда, Анюта, смерть соединит!
Так что не боись! Прощевай покуда! Не страшны, Анюта, нам не смерть, ни  жисть!
Из-за деревьев к костру бежали Борщ и два его быка.
Первым «огреб» Колюня. Борщ ударил его в спину кулаком. Колюня упал на четвереньки, смолк. Дощечка треснула, сломалась, раскровила руки. Один из быков, пробегая, добавил ему  ногой в бок.

• - Заткни пасть, Шаляпин! – донеслось уже из темноты.

Из-за поворота выскочила электричка. В пучке яркого света хорошо стали видны силуэты людей, перебегавших пути перед самым носом поезда. Раздались тревожные сигналы. Электричка пролетала над головой. Неподалеку, на насыпи топтались Борщ с парнями.

А на противоположной стороне, катилась по снежному уклону Зойка. Съехав вниз, она быстро поднялась, посмотрела туда, где неслись вагоны. Замызганная женщина ударила в тыльную сторону локтя. Поднятый вверх кулак символизировал полную победу и ликование. И только после этого побежала догонять остальных.          

Мирно спал мужик в одеяле – он так и не проснулся. «Плюгавый» нашел остатки спиртного и жадно глотал из горлышка. 
Из темноты, бесшумно подошел Борщ. Хлопнул «плюгавого» по плечу.
-     Твое здоровье!
Мужичонка поперхнулся, закашлял. Посмотрел на Борща испугано.

• Не ссы… - успокоил его Борщ, - Разговор есть!

33

Колюня и Русич вышли в довольно тихое место. Но народу тут было достаточно. От метро шли многочисленные палатки. Стояло небольшое кафе под тентом. Оттуда тянуло запахом пережаренного мяса, раздавались веселые голоса и смех.

• Все! Выпить хочу, мотор из груди вырывается. Заглохнет счас!
• Русич прицеливался к палаткам:
• Смотри сколько торговых точек. И все - водочные! Быстро сбацаем!

Колюню уже трясло. Он зябко поежился.

• Ну, зашелся! И чего я с тобой связался. Стой уж. Инструмент сторожи.

Русич зашагал к первой палатке, засунул всю голову в окошко. И уже через минуту вернулся с бутылкой в руках. Скрутил пробку. Подал бутылку Колюне. Потом, аккуратно протер горлышко и выпил сам. Закурили. Ждали, когда водка подействует, молчали.

• Да и пошел ты корове в трещину! – раздался хриплый голос из-за палаток, - Полтинник пожалел! Гузнотер!  

За палаткой началась возня, зашуршала синтетическая ткань, кто-то засопел. Наконец, оттуда появилось существо. По одежде – женщина. Она с силой отдернула руку, освободилась и пошла, заметно прихрамывая. Следом за ней появился мужчина. Точно мужчина. Таким, в детских книжках, рисуют леших. Женщина была не только хромонога, но и ощутимо пьяна. Тем не менее, она упрямо двигалась вперед, стараясь всем видом показать, что оскорблена. Ее партнер отстал. Простер – иначе не скажешь – руки ей вслед:

• Вера, - сказал он, чуть не плача, - Вера куда ты? Я же люблю тебя!

Но Вера шла не оглядываясь. Мужичок рекламно вздохнул и поплелся за ней.

• Всюду жисть! – прокомментировал Колюня, - Вареная макаронина!

Русич же сделал совершенно другие выводы.

• Чтоб я такую! Да никогда! Хоть застрели меня!
• У каждого свой вкус! – изрек Колюня, - Знаешь, давай за что выпьем? - он поднял бутылку, - За то, чтоб эта наша жизнь вообще не продолжалась!
• То есть? – не понял Русич, – не говори умно. Мне непонятно.
• Колюня цокнул языком:
• - Эх, Русич, был бы умным, постарался б не родиться! А те, кто живет, пусть доживают, раз уж вылупились! Только чтоб у таких дегенератов как мы, деток больше  не было!
• Ха! А кто ж тогда здесь жить-то станет?
• После нас-то? Да хоть китайцы! У них вон земли совсем нет. Пусть живут! Жалко, что ли? Может, под себя, как мы, срать не будут! Эээх! Эту бы землю, да в хорошие руки!
• Это ты зря. Был я за границей-то. Когда в армии служил. В Германии. Ну, конечно. Они получше живут. Иногда, даже зло брало! А потом как подумаешь. А че им не жить? Печку не топи. Шубу не покупай. Зима короткая. Солнце светит. Лежи и плюй в потолок!   
• Тоже верно! Тогда пусть приезжают сюда и мучаются. Дай гармошку-то! – Русич с готовностью достал инструмент. Подал Колюне. Колюня по своей обычной привычке, посмотрел куда-то вбок и вверх. Стал тихонько наигрывать. Русич снял шапку. Отодвинулся по краю перехода поближе к пешеходной тропе, сказал самому себе:
• - Чего зря мехами-то дрыгать. Авось и подаст кто…
• Ну, подожди, еще немного! И будет кров и будет сон,

А мне все видится дорога, бегущая под колесом,
А мне все ви-и-идится дорога-а, бегущая под колесом!
О! Родина! Твои ухабы, твои овраги и поля,
Когда бы, милая, когда бы, была ты чуждая земля!

     В синем кафе-палатке восточный человек с миндалевидными глазами готовил шаурму. Он длинным ножом срезал сочные мясные ленточки, укладывал их на хлеб. Публика в кафе была определенная – торговцы с рынка. Но за одним из столов сидел Борщ «со товарищами».

• Эх, надо ж быть, такой судьбине,

Под ливнем, скрученным, как плеть,
На родине, как на чужбине,
Тоской по родине болеть…  - Колюня вошел в раж

Борщ прислушался. Заулыбался криво. Кивнул одному из братков, пусть, мол, посмотрит.
Тот выглянул. Кивнул.
С ватагой храброй по лесам!
      Но мы близки к заветной цели… - дальше стало неразборчиво

• Ну вот. На ловца и зверь бежит, - Борщ ударил рука об руку, словно стряхивал с них хлебные крошки.

И снова кайся в добром деле
Перед недобрым судией! - пел, тем временем, Колюня.

Накаркал Колюня. Борщ с приятелями шел прямиком к нему.
А Колюня пел:

• Ах, не последняя дорога! Ты где родился?

Под Ельцом! Ну, подожди еще немного:
И будет кров, и будет сон!
Борщ с одним из быков прошли мимо Русича. Третий задержался. Русич Борща не знал, а потому просто ничего не понимал. Точнее, понимал, но по-другому. Тот, что остановился рядом с Русичем, поглядел на него, как удав на кролика. Сгреб шапку, высыпал деньги на перчатку.

• Не густо! – констатировал он

Борщ остановился рядом с Колюней.

• Бояре, а мы к вам пришли! Молодые! А мы к вам пришли! Что с тобой делать, Колюня, долги не платишь! На мою территорию лезешь!

        Борщ не был зол. И, возможно, все бы и обошлось, но, неожиданно, Колюня сам повел себя агрессивно. Он отставил баян в сторону. Сделал даже попытку оттолкнуть Борща и заговорил, дрожащим от ярости голосом:
-    Вон, поди, тварь! Только сначала скажи, куда Зойку дел?
Лицо Борща окаменело. Он перехватил руку Колюни. Взял ее на излом. Колюни ничего другого не оставалось, как бухнуться на колени от боли.

• Ты достукался, гниль болотная! – Борщ быстро заломил и другую руку Колюни, свел их за спиной, - Стукался, стукался и…достукался! – приговаривал он.

Тот, кто был рядом с Русичем, воспринял действия шефа, как сигнал. Он прихватил старика за лацкан. У Русича все поплыло в глазах от страха.

• Я Афинской расскажу! – пробормотал Русич первое, что пришло в голову.

Как ни странно, но слова подействовали.

• Э… - обратился парень к Борщу, - Этот нужен? А то он говорит, что он Афинский.
• Афинский я! Афинский! – шептал с надеждой Русич.

Борщ приподнялся из-за парапета подземного перехода. Парапет скрывал и Колюню, и его мучения от людских глаз. Посмотрел на Русича. Дал отмашку. Парень отпустил лацкан. Русич, в полуобморочном состоянии, съехал по перилам перехода. Но остановился. Он осмотрел себя растеряно, сообразил: баян. Он оставил свой баян! Русич поднялся на несколько ступеней. Осторожно, как из окопа, выглянул из перехода. Первое, на что обратил внимание – баян остался стоять на парапете. На него никто не позарился! Русич потянулся к нему. Потянул. Меха музыкально ответили. Русич поднялся еще на несколько ступенек. Взял инструмент и тут ойкнул.

Впереди, в тупичке, вдали от жилья, пешеходных троп и палаток стояла белая машина с тонированными стеклами. Багажник машины был открыт. В него-то Борщ и запихивая Колюню. Руки последнего были связаны за спиной. Несмотря на это, он сопротивлялся, но почему-то не кричал.

Дальше Русич смотреть не стал и опрометью бросился в переход.