39

Яхтсмен выбежал в холл. Он крайне возбужден. Ткнул пальцем в трех быков:
-    Со мной поедете!
«Мерс» Яхтсмена остановился около кафешки, напротив Рижского вокзала. Не выходя из кабины, лидер бомжей и быков наблюдал за действиями женщин в черных одеяниях. Они бродили вдоль рядов машин, ожидающих зеленого сигнала светофора. На шее каждой был подвешен ящичек с крестом и надписью «Пожертвование на восстановление храма».
Он повернулся к быкам:

• Так, ты - к Крестовскому рынку. Посчитай сколько там этих аферисток. Ты, - ткнул он пальцем в серебряный крест, висевший на толстой шее второго быка, - пересчитываешь их на проспекте, а ты с другой стороны, сказал он третьему

«Ребятишки», хлопнув дверями, растворились в потоке прохожих.
Яхтсмен задумался. 
По стеклу машины постучали. Он повернул голову. Монахиня с ящичком на груди,  потупив взгляд, стояла за окном и возлагала Крестное Знамя не то на машину, не то на водителя. Яхтсмен нажал на кнопку. Стекло поехало вниз.

• Да хранит вас Господь! Внесите пожертвование на восстановление храма. Во имя Христа!  - услышал он голос с хрипотцой

Яхтсмен с интересом смотрел на «монашку». Крупные черты лица, заметные усики над верхней губой, легкий акцент. Глаза бегают.
-     А какой, милая, храм? Как название?
Яхтсмен достал из кармана купюру, потянулся к ящичку и задержал руку около отверстия.

• Он там, - махнула рукой женщина  в сторону Центра. - Троицей его называют.

Женщина почуяла неладное. Она завертела головой, высматривая, куда ей ретироваться. Яхтсмен опередил: схватив ее за плечо, чуть ли не втянул в открытое окно.
-    Быстро говори, сука, кому деньги отдаете!
Она рванулась в сторону, но Яхтсмен держал крепко. Тогда, она поджала ноги и опустилась на асфальт, прижав телом переднюю дверцу. Чтобы удержать «монашку», Яхтсмену пришлось, чуть ли не на половину, вылезти в окно. Он попробовал приподнять ее, но ряса, затрещала по швам. Боясь, что она вывернется из нее, как змея из кожи, Яхтсмен попытался ухватить за одежду под рясой. Но ткань была скользкой.
-   Люди! Помогите! Насилуют! – заорала на всю площадь мошенница.
Прохожие стали останавливаться, глядя в сторону «мерса», водитель которого беззастенчиво «лапал» беззащитную женщину.
-    Насилуют! – верещала монашка.
-    Ну, ты достукалась, падаль!
Он отпустил рясу на плече монашенки, двумя руками взялся за дверь, толкнул ее от себя. В злобе, он не рассчитал. Толчок оказался такой силы, что аферистка, гремя ящиком с деньгами, откатилась метра на четыре прямо на тротуар, где собрались зеваки.
Монашенка поднялась на ноги и устремилась к середине проезжей части. Там обходили машины ее подельщицы.
Дверца «мерса» открылась. На переднее сиденье запрыгнул один из быков:
-    На той стороне - шесть человек! – доложил он.
Тут же в машину влез второй, а за ним и третий.
-    Там шесть.
-    Сколько?
-     Шесть.
-     Значит, всего  -  двадцать четыре, - вслух и как бы сам себе сказал Яхтсмен и тут же задал вопрос: - А каков дневной сбор с одной  точки?
На вопрос отреагировал бык по кличке Чернота. Он открыл дверь машины. Собрался выходить.
-   Куда? – разозлился Яхтсмен
-   Пооколачиваюсь здесь. В конце дня сниму ящик. А, может, и прихвачу кого-нибудь.
-   Правильно! Но делай все осторожно! Остальных не спугни!
-    Что я с дуба рухнул! – обиделся парень.
Последним к машине подошел Борщ. Плюхнулся на переднее сиденье. Вытащил из внутреннего кармана кожанки бутылку «Столичной».
Яхтсмен грозно посмотрел на бригадира, перевел взгляд на бутылку. Лицо искосила грмаса злобы:
- Ты чего это?
Борщ, казалось, не обратил на грозный голос шефа никакого внимания.

• Ты пил такую водку, шеф?
• Когда был молодой да ранний.
• Нет, такую не пил. Иначе бы не стал поздним и мудрым. Это метиловая водка. Я ее у бомжей отобрал. Сидят, гады, смотрят на бутылку, знают, что через час-другой подохнут, а все решают, кому первым пить…
• - А где они ее взяли?
• Около палаток ментов полно. У коммерсантов-торгашей шмон наводят. Между прочим, шеф около рынка уже побывала труповозка. У нас потери. Пока не знаю сколько…
• Яхтсмен сжал губы, желваки, словно поршни, заходили по лицу. Ни с того ни с сего он кулаком долбанул по рулю «Мерседеса». Машина откликнулась громким гудком.
• - Не зря говорят, пришла беда, открывай ворота. Сволочи!
• Он оглянулся, уставился на Черноту:
• Ты еще здесь?

Чернота шустро покинул машину, Яхтсмен опять же сам себе дал команду:
-     Ладно с водкой еще разберемся. А пока надо выяснить масштабы монашеской эпидемии. Так гоним сначала на Колхозку, потом к Белорусскому.
Они  целый день мотались по городу. Аферистки в рясах были повсюду. На Колхозке, у Даниловского рынка около гостиницы «Ленинградская» на площади трех вокзалов. Они заполнили Ленинский проспект и Профсоюзную улицу, ими была буквально нашпигована Таганская площадь. Только объездив почти все крупные авторазвязки города, Яхтсмен оценил истинные масштабы монашеской эпидемии.

На Крестовский рынок въехала санитарная машина с красным крестом на корпусе. Прерывистые гудки клаксона, исходящие от нее, нисколько не пугали посетителей рынка, которые не желали уступать дорогу. Но автомобиль все-таки медленно продвигался вдоль лотков и палаток в дальний угол рынка. Впрочем, санитарам спешить было некуда. Трупы, уже медицинской помощи не просят.
Два санитара выпрыгнули из кабины. Не торопясь открыли задние двери фургончика, лениво вытащили носилки и направились за небольшой павильончик.
Один из бомжей, собравшихся возле павильончика, помахал рукой: «Сюда, сюда!»
Санитары переглянулись: носилки были одни, а трупа – два. Морщась то ли от вони, то ли от брезгливости, они подхватили одно из бездыханных тел, бесцеремонно кинули его на носилки.
- Может помочь? – спросил все тот же разговорчивый бомж. – Спирту дадите?
Санитары переглянулись:

• Пусть тащат. У меня там, в бардачке, полбутылки водки. Отдадим.
• Бомжи с радость подхватили носилки с трупом, шатаясь устремились к машине.

40

Офис Яхтсмена. Вечер. Кожаный диван в кабинете заставлен ящиками с надписью «На восстановление храма».  Напротив Яхтсмена, сидел Чернота и тыкал пальцем в калькулятор. Закончив подсчет, он покачал головой, откинулся на спинку кресла:
-    Вот это бабки! Если все на все помножить, ну зарплаты там отнять, взятки, то се… Получается где-то 50 тысяч зеленых в день чистыми кто-то огребает. А ведь они уж дней пять шуруют!
-   Это не Афинская! - сделал свой вывод Яхтсмен, - Фантазии-то у нее больше, чем нужно, а силенок маловато! Не ее масштаб! Выходит, новый конкурент? Кто? Откуда взялся?
В комнату просунулась голова.
-    Что еще? – Яхтсмен был на грани взрыва.
-    Там быки двух монахинь привезли...
-    Что говорят? Кто заправляет?
-     А мы, шеф… Вроде ты…
-      Тащите их… - он посмотрел на ворсистый бежевый палас, покрывавший почти весь пол в кабинете, - … на ковер!

Санитар открывает бардачок в кабине, вынимает из него початую бутылку «Столичной», отдает бомжу. Тот с подозрением вертит бутылку в руках, поднимает встревоженные глаза на санитара:

• А это настоящая водка?
• Тот только хмыкает в ответ, криво улыбается:
• - Да какая тебе разница! Впрочем, дай-ка сюда.
• Он берет бутылку, скручивает пробку и из горла делает приличный глоток.
• Хватит, хватит! – кричит бомж, подпрыгивает и старается вырвать бутылку.

40а

Появление Яхтсмена на Рижской сделало свое дело.
Цыганки и монашки переместились к Рижскому вокзалу. Перемешались в одну странную толпу. То ли цыганки гадали монашкам, то ли монашки наставляли цыганок. Борща отделял от них плотный поток машин. Он понимал, что как бы быстро он не побежит по подземному переходу, он не успеет. К тому же, краем глаза он видел группу мужчин-цыган, которые перестали разговаривать, развернулись в линию и внимательно следили за ним. Борщ сплюнул себе под ноги. Сделал круг по площади перед метро и пошел проверять свои владения.
Как только Борщ отошел, Бурбелла трусцой побежал за машиной, которая стояла у него неподалеку. Остальные цыгане тоже стали расходится.
Теперь на дороге не было никого – ни монашек, ни цыганок, ни бомжей.
Браток свернул за угол рынка и направился к стоящему на отшибе павильончику.
В павильоне открылась дверь и оттуда вышли один за другим три человека. Их социальная принадлежность сомнений не вызывала – грязные заросшие, один из них был в остатках военной формы. Все трое с трудом стояли на ногах, поэтому держались кто за стены, кто за перила. Неподалеку от павильона, в коляске сидел, забытый всеми инвалид. Он спал, склонив голову на грудь.
Борщ еще раз сплюнул и, совсем было собрался, идти в павильон разбираться, как увидел неподалеку сладкую парочку: цыганку и монашку. Женщины возились с ящиком для милостыни.
Браток вернулся за угол рынка. Женщины не обратили на него внимания. По крайней мере, занятия своего не бросили.
Борщ выглядывал из-за угла и видел, как монашка кивнула и пошла к автобусной остановке, а цыганка вошла в здание рынка.   
В два прыжка, он добежал до дверей и влетел на рынок.
Яркий цыганский платок мелькал среди прилавков. Расталкивая всех, бригадир бросился за цыганкой.
Томка шла, покачивая бедрами, между рядов. По пути цепляла то виноградину, то яблоко. Все, что помельче, отправляла в рот, что покрупнее, мгновенно исчезало неизвестно куда. Вдруг она остановилась.
Впереди стоял здоровый представительный, но простоватый на вид парень. Он стоял с пачкой банкнот и старательно пересчитывал их.
Бригадир, внимательно наблюдавший за цыганкой, увидел, что она смотрела на него во все глаза и с места не двигалась. Значит, наживу заглотила.
Он спрятал деньги и пошел ей навстречу. Когда он поравнялся с цыганкой, то услышал шепот:

• Вижу молодой ты, обеспеченный, а нету тебе счастья в личной жизни! Нравишься ты многим…

Борщ повернулся, и посмотрел на цыганку так, как будто только что заметил ее.

• А не везет тебе на верную любовь!  - сообщила цыганка
• Откуда знаешь?
• Так работа у меня такая – все про всех знать. Хочешь про любовь, хочешь про бизнес расскажу!
• Нет. Мне про любовь.
• Пойдем на улицу, здесь неудобно, - сказала цыганка и быстрым шагом вышла из рынка, Борщ шел за ней

• Все скажу, дорогой! Не сомневайся! Дай свой волос! Вырви из головы!

Цыганка потянулась к нему рукой, Борщ отстранился.

• Знаешь что? Помоги мне! – заговорил он шепотом, - Подозреваю жену свою. Помоги!
• Помогу, помогу! Не дергайся!
• Поедем со мной. Я тебе ее покажу!
• О! Милый, а чего мне на нее смотреть! И так вижу: есть у нее любовник! На работе он! Мужчина с проседью. И когда ходит, вот так, вроде вихляет.

Она с серьезным видом показала, как «он» вихляет задом.

• Да нет, не о том тебя прошу. Поедем, ты ей погадаешь, скажешь, что беда ей грозит или еще что… Ну что учить мне тебя что ли! – он даже рассердился
• Учить не надо. Только ехать я не могу! Не проси!
• Да ты не сомневайся! Деньги у меня есть!

Для убедительности Борщ опять вытащил пачку денег из кармана и потряс ими прямо перед носом цыганки. Такого искушения она не выдержала.
- Ладно. Поехали. Только обратно на такси! За такси сам плотить будешь!
О чем разговор.
Борщ и Томка быстро зашагали к автомобильной стоянке.

41

Афинская сидела у себя в кабинете. Напротив ее полулежал в кресле Кнорус. Он успел доложить и, казалось, был абсолютно спокоен.
Она сидела, прищурив глаза, и о чем-то напряженно думала.

• Много их?
• Вроде много. – вяло ответил он.
• А наши что думают?
• Кнорус приподнялся:
• А что они могут думать? Говорят удивительно. Везде монахини есть, а у нас нет.
• Глас народа – глас божий! Действительно, почему?

Она в упор посмотрела ему в глаза. Но Кнорус выдержал взгляд.

• Думаю потому что у нас Центр. Если здесь начнется такая свистопляска, внимание быстрее привлекут.
• Они не в переходах работают, а в пробках. Скверы, бульвары. Есть, где прятаться, чтобы ментам…
• Допустим. А тебя не смущает, что они «работают» нашу идею?
• Смущает и даже очень! Я вам говорил – помалкивайте. Идея простая и легко выполнимая.
• Не такая уж она и простая. И работают они ее плохо. Я бы на ней весной вдвое больше сделала! Обидно!
• А вы про Яхтсмена не думаете? – осторожно подобрался Кнорус. - Территория его, а он вроде ничего. Не возражает!
• Афинская поднялась, прошлась вдоль кабинета:
• Я про всех думаю. И про него, и про тебя…- она сделала паузу, повернула голову в его сторону, наблюдая за его реакцией. Но Кнорус и бровью не повел, - и даже про себя… - добавила она и улыбнулась.

Если виноват, чтобы не спугнуть. Если нет, чтобы не обидеть.

• Я завтра этим займусь. Все выясню. Есть у меня одна идея. – Кнорус, как ребенок потер пальцами глаза.
• Это хорошо. Держи меня в курсе все время. Новый конкурент – это война. К ней надо быть готовым. Ну, иди!

Кнорус встал:

• До завтра, Татьяна Сергеевна!

Она кивнула. Снова опустилась на стул, задумалась, но когда услышала, что за Кнорусом закрылась дверь, встала, прошла через темный зал, открыла дверь в «костюмерную».

• Юрайт, выходи!
• Ну, что? – Юрайт появился на пороге.
• Ничего нового. Думай, голова, думай, - ударила она себя кулачком по лбу, - Информации мало! Юрайт, выручай. Кнорус засвеченный, ты – нет. Потолкайся завтра возле Рижской. Позыркай внимательно, что там. Но самое главное, хотелось бы «сфотографировать» тех, кто за деньгами приходит... Да, это самое главное.
• Ноу проблемс, Татьяна Сергеевна! Сфотографирую!

Кнорус, выйдя из офиса Афинской сел в машину.
С заднего сиденья к нему склонился Славик.

• Ну, ты чего меня таскаешь. Я бы уже знаешь, скока бабок срубил?
• Завянь.
• Чё, завянь-то!
• Язык отрежу! – разозлился Кнорус.

Славик обиженно замолчал.
Кнорус облокотился на рулевое колесо и задумался.
В этот момент из офиса Афинской вышел Юрайт.
Кнорус присвистнул:

• Вот оно как! – и тут же обратился к Славику. – Вот и твои бабки. Смотри. Видишь мужика.
• Этот, резаный што ль?
• Ага, резаный… Вот с него глаз не спускай… Что б я всё про него знал… Куда он пошел,  с кем разговаривал, где помочился… Понял. Ну, пошёл… За ним.

Славик выскользнул из машины и устремился за Юрайтом.

42

В комнату Яхтсмена втолкнули молодую, лет восемнадцати, рыжую девушку. Она была в длинной черной рясе, в руках держала головной платок. Глаза были заплаканы. Она посмотрела на Яхтсмена. Поняла, что встреча с ним ничего хорошего не сулит, опустила глаза в пол.
- Ну, подруга, - Яхтсмен решил опустить все дипломатические тонкости первого знакомства, - кому денежки на ремонт Храма отдавала? Только не вздумай мне здесь дурочку валять! Будешь врать – отдам твое молодое тело своим ребятишкам. Знаешь, что такое массовый субботник? Это, когда ты одна, как Ленин, а трудящихся очень много.
Девчонка сразу поняла, что шутить и церемониться с ней здесь действительно не станут, и без утайки ответила:
- К вечеру, после смены все отдавала цыганке, которая работала вместе с нами и считалась старшей.
- По сколько отдавала?
- Все, что было собрано за день. Распечатывала пломбу на коробке и высыпала все деньги ей в сумку. Она их даже не считала.
- А тебе сколько за работу платили?
- Первые три дня по полтиннику, потом по сто рублей за смену.

• Но за сегодня ты не получила. Мы коробку-то у тебя отобрали!

Испуганная девушка молчала.
Яхтсмен, вынув из кармана 500 рублей, протянул ее удивленной девушке.
- Возьми свой заработок.
Но она даже не шелохнулась. Лишь недоверчиво смотрела на протянутую руку с купюрой.
- Ну, что мне тебя упрашивать, что ли? – угрожающе сказал Яхтсмен.
Она сделал шаг к столу

• Это много…
• Бери, бери. Это с премиальными. За сговорчивость.

Она взяла деньги и, видимо, не зная, куда их деть, зажала в кулаке.
- Сама-то откуда?
- С Украины. Из Кременчуга.
- А где они тебя наняли?
- На Киевском вокзале. Предложили подработать.
- Кто предложил?
- Две цыганки. Одна из них и была нашей старшей. Томой назвалась. А другую я больше никогда и не видела.
- Только тебе предложили подработать?
- Нет. Нас таких с Киевского вокзала человек двадцать собрали. А может быть, и больше. Из всех только шесть женщин и отобрала в свою бригаду наша старшая. Проинструктировала, где все на другой день должны собраться. На следующее утро в туалетной комнате Белорусского вокзала нам выдали рясу, мы переоделись и пошли к пробке на Большой Грузинской. Там базарчик небольшой, где цветы продают.
- А где же вы после работы ночевали?
- Ясно где! На Киевском и ночевали. Переодевались в обычную одежду и спали на креслах. А утром - снова на Белорусскую.
- И сколько дней ты на вокзале уже ночуешь?
- Недели полторы...
- А на какой срок на работу брали?
Девушка пожала плечами:

• Ничего не говорили.
• Вот что, сестра-славянка, - сказал Яхтсмен рыжеволосой девчонке, ожидавшей приговора. – Если хочешь остаться честной и живой, линяй как можно быстрее в свою Хохляндию. Одно могу сказать – в серьезную ты навозную кучу наступила. Беги, родная, беги!

Из холла вдруг раздался громкий крик, затем истеричный плач с причитаниями. Что-то, словно мешок с костями, грохнулось на пол. В ту же секунду плач прекратился и раздалась площадная грубая брань, какой бы позавидовали боцманы и ямщики.
Яхтсмен вышел из кабинета, чтобы самому посмотреть, что там, внизу, за концерт устроили его быки.
На полу сидела пожилая цыганка неимоверной толщины.   
- Всэх вас порэжут, падлы! Уши отрэжут, носы откусят.
Но, заметив, что угрозы никак не действуют на здоровенных парней, цыганка вновь зашлась в надрывном плаче и причитаниях. Она лежала на животе, юбка ее задралась, 
Яхтсмен, увидев такую нестандартную картину у себя в офисе, сам чуть было не расхохотался. Но вовремя сдержался и грозно спросил: 
- Ну, что еще здесь происходит? Что за цирк устроили?
Цыганка в ту же секунду подняла голову, увидела его и, определив в нем главного, лихо, словно мяч, подпрыгнула и со слезами обратилась к нему:
- Ай, дарагой. Зачем меня, старую, сюда привезли. Атпусти, дарагой, меня. Дома детки малые без мамки плачут...
Но Яхтсмен, оглядев своих подопечных, заулыбался, с сердца словно камень тяжелый слетел – у кого-то хватило смекалки притащить этот пузырь сюда.
- Кто ее приволок? - спросил он, оглядывая быков.
- Бригадир, - сразу несколько человек повернули лица, на Борща, который все это время сидел в кресле в темном углу и не принимал никакого участия в общем веселье.
- Молодец, Борщ, - похвалил своего братка Яхтсмен. - Как же ты ее сюда доволок?
- На такси, - скромно ответил тот.
- На такси? – изумился Яхтсмен. – Какой же дурак тебя с ней в такси посадил? Она же орала, небось, как резаная?
- Не-а, - устало ответил Борщ. - Я приметил, как она у всех монахинь из ящиков деньги собрала и пошла к Савеловскому вокзалу. Тут я дурачком прикинулся, вытащил пачку сотенных и стал у нее на глазах пересчитывать. Она ко мне и подвалила, давай, говорит, погадаю. А я ей – все отдам, если поглядишь на мою жену и скажешь, блядует она или нет. Взяли такси и приехали сюда. Вот и вся история.
- Ну, коли ты, Борщ, сюда эту барышню привез, тащи теперь ее ко мне в кабинет.
Цыганка, кое-как успевшая подняться, вновь плюхнулась на палас и забилась в истерике:
- Отпустите, суки, порежут вас всех. Вы еще не знаете, на кого нарвались.
Огромных размеров Борщ поднялся с кресла, подошел к цыганке, сгреб ее в охапку, забросил, словно огромный мешок с пшеном на плечо и стал подниматься по лестнице на второй этаж. 
Так он занес ее в кабинет Яхтсмена, свалил на диван и выпрямился, ожидая дальнейших приказаний.
- Вытряси у нее все из карманов, - попросил Яхтсмен.
- Я сама, - сказала цыганка и стала вытаскивать разную дребедень вперемешку со смятыми купюрами.
- Это все? - удивленно спросил Яхтсмен, разглядывая кучу банкнот. На его взгляд, сумма, выложенная на стол цыганкой, была не больше трех тысяч.
- Все отдала, дарагой! – сказала цыганка и, заметив, что ей не верят, добавила: - Все до копеечки.
- Суп, - обратился к своему братку Яхтсмен, - сделай из тети неваляшку.
Цыганка не успела сказать и слова, как Суп взял ее за то место, что у  женщин называется талией, легко перевернул вниз головой и, прижав цепкими руками хрипящую тетку к груди, начал вместе с нею подпрыгивать.
Из многочисленных потайных карманов на паркет вылетели перевязанные резиночками пачки денег, какие-то коробочки с парфюмерией, предметы дешевой бижутерии.
- Оставь ее в покое, Суп, - приказал Яхтсмен, - и этого добра хватит, чтобы догадаться, какого пингвина ты сюда приволок.
Суп тут же разжал руки, и цыганка, упираясь ладонями в пол, чтобы не грохнуться всей свой массой, как мешок с опилками, сползла с быка.
Пока она сидела на полу, растрепанная, размазанная, поправляя свои юбки и кофточки, Яхтсмен, словно заправский кассир пересчитал деньги.
- Так, пятьдесят две тысячи, - сказал он, глядя на нее с ненавистью, - если будешь крутить - ни табора, ни своих детей больше не увидишь.
Цыганка всем телом повалилась на пол, обхватила голову руками и надрывно завыла.  
- Кому отдавала деньги?
- В общую кассу табора.
- Сколько цыган в вашей группе работали монахинями?
- Все женщины. Человек тридцать. Они были старшими групп. Монахинь же вербовали на вокзалах.
- С вашими мужиками кто-нибудь из московских общался?
- Не знаю, - пожала она плечами. - К нам много разных русских приходит. С ними мужчины разговоры разговаривают.
- А где сейчас разместился ваш табор?
Цыганка съежилась и опять заголосила:
- Ой, не знаю я ничего. Не знаю.
Яхтсмен со всего размаха ударил ладонью цыганку по щеке:
- Где твой муж и вожак табора живут? Быстро вспоминай!
- Не знаю. Все по разным квартирам...
- Говори, где вожак, сука! - и он другой рукой выдал еще одну пощечину.
- В гостинице «Украина».
- То-то! – довольный допросом Яхтсмен вынул из пачки сигарету. - В каком номере и как его зовут?
Но цыганка вдруг опустилась на колени и поползла в сторону стола, за которым в мягком кресле развалился Яхтсмен.
- Не губи, дарагой! Если не скажу про вожака - вы убьете. Скажу - вожак убьет. Пожалей женщину. Пожалей ее детей. Отпусти меня. Забери эти деньги, все забери. Только отпусти...
- Хорошо. Иди... - пуская дым в потолок, миролюбиво ответил Яхтсмен.
Цыганка, все еще стоя на коленях, перестала причитать и подняла голову в сторону Яхтсмена.
- Ты меня отпускаешь?
- Да. Иди домой.
Она, не вставая с колен, задом поползла в сторону выхода из кабинета. Около дверей с трудом поднялась и, не отрывая взгляда от Яхтсмена и все еще не веря в свое освобождение, переспросила:
- Ты меня отпускаешь?
- Да. Иди- иди.
Цыганка повернулась к дверям. Яхтсмен посмотрел на Борща. Еле уловимым движением повел подбородком в сторону цыганки.
Борщ догадался, что от него требуют, кивнул в ответ: понятно.

Цыганка, грузно переваливаясь с ноги на ногу, бежала к автобусной остановке. Оглянулась. За ее спиной никого не было. Подошел автобус. Она залезла в него. Расположилась у окна. Вертела головой во все стороны.
Суп дал автобусу отъехать. И вывел «БМВ», в котором кроме него сидели еще трое братков, из укрытия и направил его вслед за автобусом.