Назад

МОЯ ТВОЯ НЕ ПОНИМАЕТ

Мы с другом возвращались домой из Парижа на своей машине – шестая модель «Жигулей». Проехали Францию, Германию, Чехию, больше половину территории Польши. Где-то сбились с дороги, заплутали. И каждого встречного полицейского спрашивали, как выехать к Бресту. Полицейские в ответ разводили руками и делали вид, что ничего не понимают. Дружба между странами социалистического лагеря закончилась и они все и как-то сразу забыли русский язык.

Какой-то мальчишка нам все-таки объяснил, как выехать на автомагистраль, которая ведет к границе. И через пару часов мы действительно вырулили на широкое шоссе и понеслись к белоруской границе – дорожные указатели напоминали о том, что мы на правильном пути.

Придерживаясь всех правил по ограничению скорости мы сокращали расстояние до Москвы. Но на выезде одного из маленьких придорожных городков нас все-таки остановил полицейский патруль.

Не развернув даже в мои документы, инспектор, краем глаза поглядев на российские номера машины, без всяких церемоний достаточно сносно произнес по-русски:

Скорость большая. У нас за это штраф 70 долларов.

Я попросил показать прибор по фиксированию скорости, чтобы лично удостовериться в нарушении этого вида правил дорожного движения. Но полицейский оставил мою просьбу без ответа и стал обходить нашу машину.

Почему багажник помятый? – продолжал он демонстрировать свои познания в русском языке.

Сосулька упала, – небрежно сказал я и посмотрел в глаза польскому стражу дорог.

– Сосулька упала? У нас за это штраф 50 долларов.

– Покажите инструкцию, где есть этот пункт?

Но полицейский и этот мой вопрос оставил без внимания, и только знаком позвал меня, чтобы я следовал к его машине. Когда я подошел он предъявил новую претензию:

– Эта дорога платная. Вы оплатили проезд?

– Откуда нам знать, что она платная?

– С вас 50 долларов. Он похлопал моими правами себе по ладони и затем небрежно бросил их в свою планшетку.

– Платите 50 долларов.

– Нет у меня денег. Осталось только на бензин.

– Как хотите.

Он сел в свою машину, включил рацию и принялся с кем-то по-польски разговаривать.

Я тоже уперся. Вернулся к своим «Жигулям» и мы с напарником твердо решили денег не давать. В самом деле – ведь ничего не нарушали. Разложили передние кресла и закрыли глаза – чего время терять, лучше уж отдохнуть. До Москвы еще более полутора тысяч километров.

Но польский полицейский минут через двадцать снова подозвал меня.

– Будешь платить?

– Я ничего не нарушал. – Категорично отрезал я.

– Тогда поедем в участок.

– Поехали, – без раздумий сказал я и крикнул напарнику, – Жень, сейчас в участок поедем. Хоть отоспимся.

– Отлично! – с радостью в голосе согласился мой напарник.

Полицейский ненавидящим взглядом смотрел то на меня, то на моего товарища. Затем его прорвало. Вальяжность и безразличие в его голосе пропали, он стал грозно и эмоционально выкрикивать какие-то ругательства на польском языке, из которых я смог понять только одно, что мы есть «пся крев», то есть «собачья кровь». Возможно, подумали мы, он был поражен нашей собачьей выдержкой. В конце концов он с силой воткнул в мой нагрудный карман мое водительское удостоверение и со злостью сказал:

– Пошли на х…

Мы не заставили себя долго упрашивать.

Ближе к границе мы подобрали случайных попутчиков – челноков из Смоленска. Рассказали им о происшествии. Ребята, знавшие польские законы лучше своих российских, оживились.

– Эх, магнитофона у вас с собой не было! Могли бы и сами выгоду извлечь!

Оказалось, за нецензурную брань в Польше жестоко карают рублем. То есть злотым. За известное слово из трех букв, куда нас послал полицейский (у поляков оно состоит из четырех), взимается минимальный штраф пять злотых. Что-то около двух с половиной долларов. Максимальный – 500 злотых. Значит 250 долларов. Правда деньги поступают в государственную казну. Но потренировать полицейского все равно можно было бы. Если бы был магнитофон.

1997 г.