Главное меню


Книги

Сценарии

Статьи

Другое



 


Сергей Романов

Член Союза российских писателей




Сценарии

Нищие

Назад | Дальше

Части 1-5


1

По длинному переходу от метрополитеновской станции «Театральная» к станции «Охотный ряд», как это и бывает в утренние часы, передвигалось множество народа. Мощный людской поток к одной станции, точно такой же – к другой.
Парень дет двадцати пяти, с заметным шрамом на правой щеке, в офицерском бушлате с замасленными рукавами, в казенной шапке и яловых сапогах опустился на холодный пол, облокотился спиной на мраморную стенку. Набрал полные легкие воздуха, с шумом выпустил его и перекрестился. Затем закатил глаза к потолку, где висели чугунные подсвечники и что было сил заголосил:
- Привет вам, мирные жители, от командира минометного взвода девятого ударного батальона славной Кантемировской дивизии. Пленный я был, в Чечне почикали меня маненько, но пожалели. Собираю теперь на дорогу домой и лечение…
Около него остановились несколько прохожих. Мужик средних лет в поношенной дубленке сморщился, стараясь отвести взгляд от шрама на лице парня. Какой-то студент в очках засунул руку в пустые карманы и долго в них шарил.
Нищий сделал еще один глубокий вдох и уже скороговоркой, будто выстреливая слова из автомата Калашникова, продолжил:
- … у богатых не беру, у нищих не прошу. Кто даст, тому воздастся сторицей. Ты не деньги береги, дядя, сынов береги. И ты, товарищ очкарик переученный! Учись хорошо, отгоняй мысли от службы в армии. Пусть лучше засудят за дезертирство живого, чем в гроб сырой не крашенный кинут. А я сам кидал всех начальников, как они меня в гробе корявом видели, эти стратеги македонские, завоеватели 37-й параллели, застрянь она в их глотке луженой… Ты не смотри на меня, дядя, не пялься, ну, чокнутый я, а ты б не чокнулся?..
Очкарик кинул перед бывшим офицером несколько мелких монет. Мужик полез во внутренний карман дубленки…

В редакции газеты "Милосердие" находились трое.
Сама мадам Афинская, интересная, деловая женщина лет тридцати пяти.  Кнорус молодой человек среднего роста, с длинным носом с горбинкой. Черные, с шиком уложенные волосы, строгий, модный костюм, в тон пиджаку – галстук, которые обычно покупают в дорогих бутиках и фирменных магазинах, в манжетах безукоризненной белой рубахи дорогие запонки.
Тут же в просторной комнате - мужчина лет за семьдесят.
Мужчина стоял перед Афинской на вытяжку. Следил за ней глазами.

Узнайте сколько стоит

сколько стоит виза в ОАЭ

  • Вас как зовут?
  • Василий Егорович, - бодро отрапортовал он

Афинская обошла Василия Егоровича вокруг с таким видом, словно осматривала статую. Отошла в сторону, села на стул, задумалась, выпятив вперед подбородок. Старик так и стоял. Ждал решения.

  • У вас челюсть-протез? – деловито спросила она

Старик кивнул.

  • Уберите!

Старик отвернулся. Повозился. Вернулся в исходное положение. Морщины углубились, щеки обвисли, а само лицо сморщилось и приобрело выражение какой-то особой старческой беззащитности.

  • Вот так. Бравушки! – одобрила Афинская, - Да вы садитесь, - сказала она и вышла из зала
  • Парень, чего будет-то? – прошамкал, на всякий случай шепотом, Василий Егорович
  • Увидишь, – чуть улыбнувшись, пообещал Кнорус. Для него сцена была хоть и интересной, но привычной.

Афинская вернулась быстро. Через руку было перекинуто черное длинное пальто с каракулевым воротником, в другой она держала поношенные войлочные ботинки «прощай молодость».

  • Наденьте! – приказала она и сделала два шага назад.
  • Велики будут! – робко усомнился  Василий Егорович, глядя на ботинки
  • Одевайте. Надо брать все, что подают, - сказала Афинская назидательно, - Привыкайте!

Про пальто он вопросов не задал. Вещи действительно были велики. Зато они скрыли его еще крепенькую  фигуру и даже как-то уменьшили в размерах.
Афинская поставила стул в центр. Показала на другой Василию Егоровичу:

  • Садитесь, - она села напротив, как бы в «зрительный» зал.

Посмотрела оценивающе.

  • Василий Егорович! Полы распахните. Руки вот так на коленях сложите, - она показала, как надо сложить руки, - И ссутультесь!

В таком виде, Василий Егорович вполне походил на дряхлого старичка. К тому же он смущался, отчего казался растерянным и жалким.

  • Ну? – обратилась Афинская к своему помощнику в модном костюме.
  • По-моему, хорошо, Татьяна Сергеевна!
  • А, по-моему, нет!

Она задумалась. Поднесла руку к лицу, стала покусывать себя за палец.

  • Значит так, - констатировала она, - Руки выдают. И стул плохой. Кнорус быстренько

принеси перчатки. Бежевые, полушерстяные. Да захвати и шезлонг. Он за шкафом стоит.
Кнорус отправился выполнять приказ, а Афинская резко поднялась. Взяла с тумбочки, на которой стоял телевизор, газеты. Видно было, что газеты совсем новые, упакованные, прямо из типографии. На первой странице большой заголовок – название газеты "Милосердие".
Она подошла к Василию Егоровичу, стала быстро разворачивать газеты, сминать листы, мять. Газетные шарики она шустро засовывала старику за воротник. Газеты топорщили пальто, делали спину согнутой. 
Вернулся Кнорус. Притащил просиженный шезлонг и перчатки.
Перчатки тоже оказались велики. А в шезлонг Василий Егорович не сел, а провалился.
Но именно это и решило дело. Перед Афинской и Юрайтом сидел несчастный старичок-нищий. Сам какой-то маленький. Спина согбенная. Личико с кулачок. Глаза напуганные. Больные ноги залезают только в огромные ботинки.
Афинская была довольна, но решила довести свое «произведение» до совершенства. Она быстро встала, подошла к холодильнику, на котором стояла пластиковая хлебница. Отщипнула от батона небольшой кусок и, вернувшись, протянула его старику:

  • Василий Егорович! Пожуйте!

Старик выполнил приказание.

  • Ха! Такому типажу надо бы не в метро, а на бульваре сидеть, хлебушек жевать, а крошками голубей кормить, - звонко хлопунв в ладоши, заключила она. Повернулась к парню, словно прося поддержки, - Вот только не сезон! На бульварах в такую холодрыгу народу – раз два и обчелся! Все равно, что-то ему делать надо, а то он на испуганного идиота похож, - она еще немножко подумала, - Ты знаешь… Сбегай-ка ты и найди щеночка или котенка…

Зазвонил телефон. Афинская взяла трубку. Перескочила к письменному столу. Уселась  спиной к Василию Егоровичу.                    

  • Да. Это я. А, здравствуйте! Уже у вас на столе? Отлично!… Да, я главный редактор этой газеты… Афонина Татьяна Сергеевна. - Афинская взяла со стола газету. – Белякова? Очень приятно. – Я… не знаю… - Афинская замялась. Приезжайте конечно… Устроит… Да-да… До свидания.

Она положила трубку на рычаг. Посидела молча, глядя в одну точку, а когда повернулась, то увидела, что Кнорус успел выполнить ее приказание. Старичок сидел на прежнем месте. Только теперь из-за пазухи у него торчала мордочка котенка. Котенок, видимо, настрадавшийся на холодной улице, дрожал и жалобно мяукал, будто просил, чтобы его покормили. Василий же Егорович растягивал лицо в улыбке: он стеснялся своей «беззубости», и что-то тихонько бормотал котенку на ухо.
Сценка называлась: «старый, что малый».

  • Вот теперь бравушки! В десятку! Все, Василий Егорович, можете переодеться. 

                Василий Егорович вышел из подвала в своем обычном виде. Крепенький, вполне бодрый старичок. Котенок все так же торчал из-за пазухи, только не «маскарадного», а обыкновенного серого пальто.
У входа в подвал Афинской стояла лавочка. На лавочке молча сидели люди. Человек пять.
Старик в вязанном берете держал старушку под локоток; рядом с ними сидела женщина лет пятидесяти с лицом, бесцветным и плоским, как лепешка, была среди них женщина с ребенком лет четырех-пяти, который покорно сидел у нее на коленях. А вот мужчина за пятьдесят - черная борода, глаза на выкате – прохаживался вдоль лавочки. Два шага в одну, резкий поворот и два шага в другую. На лавочке ему места не хватило.  
Василий Егорович поглядел на них, отвернулся.

  • Ну! – сказал он, едва сдерживая радостное ликование, потрепал котенка за загривок,  - Повезло тебе, Васька! Теперь тоже будешь вкалывать!

2

В кабинете начальника Управления по социальной защите населения Маргариты Васильевны Беляковой сидели двое – мать и сын. Парень был очень смешной. С длинными руками, ногами, с которыми он не знал, что делать. Женщина с Маргаритой Васильевной одного примерно возраста. Но выглядела гораздо старше. Хотя, когда она смотрела на мальчишку, лицо ее светилось и делало ее весьма привлекательной.
На столе у Беляковой лежала газета "Милосердие"

  • Я не понимаю почему вы ко мне-то пришли? Я начальник отдела социальной поддержки населения. А Ваша…- она посмотрела на женщину, стараясь уточнить, о ком идет речь…
  • Свекровь… - подсказала женщина
  • Она ведь, как я поняла, не от нужды побирается?
  •  В том-то и дело! – сказала женщина, - Пенсия у нее. Мы никогда не в чем не отказываем!
  • Стыдно ведь, получается, мы ее бросили! – вступил тут мальчишка,
  • Правда! Она ведь далеко от дома не отходит! Около метро… Все видят!
  • Да вы посмотрите, в каком виде она там…прогуливается! Все же знают ее!
  • А вы к врачу не обращались?
  • Она социально не опасная! – сказала женщина так, что стало понятно – обращались.
  • С головой у нее все в порядке! – решил заступиться за бабушку мальчишка, - Просто, не знаю я!
  • А кто она по профессии?
  • Архитектор!
  • Кто? Ну, знаете!
  • Это какая-то «новая бабушка». Честное слово! – встрял мальчишка.
  • А милиция? – спросила Маргарита Васильевна.
  • А что милиция? У нас же это не запрещено!
  • Ну а я-то, что могу сделать?
  • Напугайте ее как-нибудь. Скажите, что пенсии лишите!

Маргарита засмеялась.

  • Этим не запугаешь. Если она нормальная.
  • Что же нам делать? Посоветуйте! Куда еще пойти?
  • Даже не знаю. Не знаю.

Женщина заплакала. Парнишка расстроился за маму, с упреком посмотрел на Маргариту

  • Ладно. Я с ней поговорю. Может что-нибудь в голову и придет!

3

Подавали плохо. Можно сказать, почти не подавали.
Люди в подземном переходе не прогуливаются, а стараются быстрее проскочить, чтобы не чавкала под ногами грязь, чтобы не толкались справа и слева, чтобы не смущали музыканты и нищие всех сортов.
Вот тоненькая девушка играет на флейте. Пальтишко плохонькое, «очечки». В тон одежде и печальная мелодия, выполняемая музыкантшей безукоризненно. Исполнительницы, скорее всего учится в музыкальном училище, а может быть даже и в консерватории.
Шмыгают, в черно-серой толпе, разноцветные тетки  с грудными детьми, проносятся стайки пацанов, на бегу врезаясь и расталкивая прохожих.
У стены, рядом с лестницами, где сливаются два потока, тех, кто входит и тех, кто выходит, хрипит что-то под гитару, «воин» в камуфляже. Всем не подашь!
Милиционеру, который прохаживается по длинному проходу, ни до кого нет дела. Он, кажется, даже не замечает попрошаек, а его больше всего интересует потолочная лепнина, чугунные люстры и бра.
Монаху подавали тоже плохо. Хотя на груди у него висит коробка с надписью «На восстановление храма».
Путаясь в сутане, он сделал круг, поменял диспозицию. Ходьба ему никакого удовольствия не доставляла.. Одной рукой он придерживал коробку, чтобы она не громыхала. Другой – оттягивал рясу. Ее подол намок в мутной жиже растоптанного снега. Отяжелевшая ткань липла к ботинкам, мешала ходить. Монаху приходилось семенить. Он выглядел нелепо и, судя по выражению лица, сам понимал это.
За ним наблюдали Афинская и её помощник Кнорус.
- Ну? Кто был прав? – не оборачиваясь спросила его Афинская и победно вздернула подбородок.
Парень нахмурился. Крыть было нечем, оставалось только упереться:

  • Еще не вечер…

Монах, за которым они наблюдали, остановился. Отряхнул рясу. Побрел дальше. Уши и нос его покраснели. Единственным преимуществом «движения», было то, что на ходу он грелся. Подаяния он так и не дождался. Лабиринт подземных переходов «Манежки» навязывал прохожим свой ритм.

  • А теперь представь девочку! Под рясой - пальто, подол грязный. Гадость, какая! – Афинская брезгливо сморщилась – наверно, живо представила эту картину, - Но, знаешь, я даже рада, что так получилось… Ни монахам ни монахиням нельзя работать в метро!
  • Как нельзя!
  • Нельзя! Потеряются! Нужна автомобильная пробка. А лучше всего насыщенные автомобилями перекрестки. Водители. На светофорах побирушек рассмотреть не успеют и вопросов задавать не будут – некогда! Зато водилы щедры на деньги.  Вот так.

Она видела, что Кнорусу неприятен этот разговор, что он злиться. Тем не менее она решила закрепить свою победу.
- Вообще, давай договоримся! Не спорь со мной!
Но Кнорус не успел отреагировать на ее приказ. Он смотрел мимо Афинской на монаха.
- Убью падлу! – прошипел Кнорус.
Афинская оглянулась. На шее монаха, вместо коробочки, висела гитара, он перебрал струны, и, судя по всему, собрался петь. Так и есть. Он посмотрел куда-то в сторону, облизнул губы и закрыл глаза:

  • Не унывай душа моя, - начал он приятным баритоном.

Кнорус, рванулся было, вперед, но женщина удержала его, прищурилась:

  • - Погоди, погоди… Во дает. Ты не знаешь, он в кружке художественной самодеятельности не состоит?
  • Не унывай, не уныва-ай душа мо-я… - пел, не открывая глаз, монах по имени Колюня.

Кнорус и Афинская стояли от Колюни довольно далеко. Поэтому до них долетали только отдельные слова.

  • Колюня, сучара зеленая!

Женщина вдруг уткнулась лбом Кнорусу в плечо, ее трясло от смеха:

  • И ты Колюню подвязал коробочку носить? – весело смеялась Афинская,-  Сколько он тут бродит?
  • Часа два, - ответил Кнорус.
  • Уповай, уповай на Господа… - Колюня взял в полный голос, а потом повторил почти шепотом, - Уповай, уповай на Господа…
  • Не может быть! Он же творец! И песенку по теме подобрал! Ай, бравушки! Скажи честно, запугал? – она хитро посмотрела на парня.
  • На хрен мне его пугать, Татьяна Сергеевна?! – возмутился Кнорус, - Под руку подвернулся, гаденыш! Договорился!

-    А печаль моя… – доносились до них слова не то песни, не то молитвы.

  • Учу тебя, учу – все без толку. С такими, как Колюня, договориться нельзя! Понимаешь? Невозможно!

Монах с гитарой – зрелище само по себе исключительное. Люди притормаживали из любопытства. К тому же пел он хорошо. Кое-кто внимательно слушал.

  • Ладно, дай ему допеть, и закрывай этот клуб авторской песни, - она посмотрела на Колюню с жалостью. - Поучи его, конечно, но несильно. Сам  виноват!

Татьяна Сергеевна двинулась к выходу из перехода, а Кнорус направился туда, где Колюня успел собрать небольшую толпу.
Слушатели в таком оживленном месте – это обязательно пробка. Кнорус двигался навстречу плотной толпе. На ходу он подал знак двум крепким ребятам, топтавшимся в сторонке.
Они поняли его. Разошлись, блокируя Колюне путь к бегству. Хотя он бежать никуда не собирался, он еще не закончил.

4

Небо затянули тяжелые тучи. В городе потемнело. Повалил крупный, мокрый снег. Быки Кноруса вывели Колюню из подземного перехода. Снежное кружение. Монах в рясе, перепоясанной веревочкой. Две «черные» фигуры сопровождения. Выглядело живописно.

Эта «картинка» вызвала оживление в «девятке» с тонированными стеклами. В машине сидел Борщ, жилистый складный парень с холодными серыми глазами.
- Глядите-ка! – показывая на Колюню, сказал Борщ, - Не ожидал! Это ж Колюня!
Они увидели, как Колюню, довольно бесцеремонно, запихнули в заляпанный грязью, синий «Жигуль».
- Давай, - показав на отъезжающую машину, скомандовал Борщ. Здесь он был главный.

  1. Борщ, - сказал парень, сидевший на заднем сидении, - А прав Яхтсмен. Что-то они затевают.
  2. Щас узнаем! – пообещал Борщ, - Э… Поосторожней! – обратился он к водителю, - Мы приметные!

5

Среди нищих, прислонившись к холодному кафелю стены подземного перехода, стояла девочка-флейтистка. Кнорус заметил ее. Резко сменил направление. Толкаясь, пробрался к ней.

  1. Агата, - позвал он ласково.

Она вздрогнула. Посмотрела на него. По лицу пробежала досада.

  1. Ты освободилась?

Агата кивнула.

  1. Можно я тебя домой отвезу?
  2. Нет, нет, - она отвела глаза, отказывать было неловко, - Я сегодня не могу… Давай в другой раз!
  3. Когда? Завтра?
  4. Завтра нет. Давай послезавтра.
  5. Ладно. Я за тобой зайду!

Агата молчала.
Кнорус что-то еще говорил Агате, завороженным взглядом смотрел на неё… А в подземном переходе продолжалась своя жизнь…

 

Назад | Дальше