Оглавление

ГЛАВА 10. БУРДАКОВ

Информация была довольно скудная. Оперативники рассказали Бурдакову лишь о том, что в «Склиф» поступила молодая женщина с глубоким порезом на горле. Врачи позвонили к ним в отделение и просили приехать кого-нибудь из оперативников.

•Пахнет преступлением? – спросил дежурный.

•Говорит, что упала в подвале на кучу битого стекла, вот и получила порез. Но мы уверены – рана ножевая.

Оперативники тут же смотались в Институт имени Склифосовского и встретились с дамой. Но она, запуганная, стреляла глазами и стояла на своем – упала в подвале, на стекло.

•Хорошо, где подвал?

•Забыла, – прохрипела больная.

•Тогда собирайся.

•Куда?

•Поедешь в тюремный лазарет. Там вспомнишь…

Она сразу вспомнила.

Теперь они, оперативники, стояли перед Бурдаковым.

•Что хотите дальше делать? – спросил он.

•Надо посмотреть на подвал.

•Готовьте опергруппу. Я прокачусь с вами.

К нужному дому, где располагался злополучный подвал, они подъехали в сумерках. Обошли дом вокруг – одно из подвальных окошек мерцало тусклым светом. То ли свечи горели, то ли керосин жгли. В любом случае непорядок – чревато пожаром.

Они зашли в центральный подъезд, мягко, по-кошачьи, чтобы никто их преждевременно не обнаружил, спустились по лестнице, прошли вдоль отсеков, которые, судя по запахам, были завалены собранным осенью с садовых участков урожаем. Вдалеке замерцали огоньки.

Милиционеры внезапно заскочили в помещение, своего рода – подвальный холл. В углу, около керосинки сидело человек пять – неопределенного возраста, небритых, заросших, в прокопченной рваной одежде.

Бурдаков сообразил, что они очутились на лежбище бомжей. По множеству подстилок и рваных матрасов, разбросанных по цементному полу подвала, оперативники определили, что в подвале, видимо, тусовалось немало окрестных и приезжих «вольных» людей. С наступлением холодных осенних дней бездомные собирались в стаи и искали приют на зиму. И никого из них не смущало, что есть и спать приходилось на кучах мусора, вдыхая «ароматы» гниющих отходов.

Ближе к полуночи отловили еще пятерых мужичков и девицу, вернувшихся с промысла.

Всех загрузили в оперативную машину и отвезли в отделение. Решили, что там каждый из бомжей и пройдет тестирование насчет их подруги, порезавшейся о стекло.

Бурдаков распорядился оставить в подвале до утра одного дежурного оперативника:

•Будут еще гости, вызывай машину…

На следующее утро он приехал на работу, и ему сразу же доложили: в одном из отсеков подвала под кучей сгнивших мешков и капустных листьев, обнаружили труп женщины. Видимо, в эту ночь, когда нагрянули оперативники, бомжи хотели вытащить покойницу из подвала и зарыть где-нибудь в укромном месте. Но не успели.

А сюжет с «порезом о стекло» и убийстве развивалcя по следующему сценарию.

Мертвая, как выяснилось, имела профессию сутенерши. Но последнее время утаивала доходы от продажи девочек от всей честной подвальной компании. В тот вечер бомжи распили несколько бутылок водочки и порешили женщину. Приговор вынесли с формулировкой «за мошенничество». Труп оттащили в один из отсеков с овощами и придавили мешками с картошкой.

На другой вечер опять выпили. Было их мужиков десять. Разбавляли мужской коллектив две проститутки, которые и были под крылом убитой сутенерши. Сексапильной Маше – 28 лет, «девочка» уже с большим стажем. Ее подруга, Верка, на два года моложе, но тоже многое умела. Подружки колымили на площади трех вокзалов – обслуживали приезжающих и отъезжающих граждан.

Так вот, когда выпили, Маша всей компании и заявила, дескать, не может больше жить в этом подвале рядом с «мертвяком». Но выйти на белый свет не успела, кто-то из бомжей в полутьме полоснул финкой по грязному горлу.

•Кто полоснул, выяснили? Убийство на ком? – спросил Бурдаков.

•Колятся они все, товарищ майор, каждый себя выгораживает. Я думаю, через час-другой будет ясна вся картина происшествия. Мы их растащили по разным кабинетам, так что сговориться не успели.

•Хорошо, работайте.

Он решил ознакомиться с текущими делами, подписать кое-какие бумаги.

Открыл папку, начал читать. Но когда дочитал страницу до конца, понял, что ничего не понял. В голове засела бомжачья тема. Слишком много сведений за последние трое суток свалилось на него по этому вопросу. Он вспомнил, что после звонка Маргариты дал своему помощнику задание, хотя бы приблизительно выяснить количество нищих в городе.

Конечно, подумал он, если верить статистике, то почти каждый третий россиянин оказался за чертой бедности. По сути дела, нищим. Опять же, если ве

ить социологам, стоимость потребительской корзины, которая обеспечила бы весьма сносное существование одному индивидууму, – около 800 тысяч рублей. Бурдаков поймал себя на мысли, что непроизвольно перевел эту цифру в доллары – получилось около 150. Он усмехнулся уголком рта – вот так патриот! Большой начальник, а тоже все переводит в «зеленые». Но тут же сам себя и простил: а что поделаешь, если свои деньги нестабильны и каждый месяц обесцениваются? Ладно, будем считать, что порог бедности около 70 долларов. Вывод напрашивался сам собой: не только пенсионеры, но и большинство категорий рабочих и служащих таких окладов не получает. Да и зарплату месяцами задерживают. Значит, нищие? По статистике – да. Хотя в жизни многие из них, не потерявшие еще совесть и надежду, как- то выкручиваются. А потерявшие?

Бурдаков вздохнул: потерявшие и деньги, и надежду выходили на паперть.

Он нажал на кнопку звонка. Тут же в кабинет зашел его помощник.

•Кушнерев, я просил тебя подготовить справку о бомжах и нищих.

•Я накидал, товарищ майор. Обзвонил участковых, дежурных по метрополитену, железнодорожную милицию. Но данные очень приблизительные. Этим вопросом надо заниматься серьезно.

Через минуту перед Бурдаковым лежали отпечатанные на машинке «Москва» две странички текста.

Картинка складывалась презабавная.

Глядя на множество цифр, которыми была насыщена справка, он, конечно, понимал, что они далеки от реальных, и о количестве людей, просящих подаяние в столице, можно только догадываться по косвенным фактам. Он знал, что его сотрудники побегали и по переходам метрополитена, и по колхозным рынкам. Конечно, при всей своей добросовестности они за пару дней не успели бы побывать в 302 подземных переходах столицы. Поэтому в справке они приводили ориентировочное число попрошаек, которые в этих местах несли трудовую вахту. В центре города, в подземелье протягивало руку по 3–4 человека, за Садовым кольцом 1–2. 150 переходов между станциями метро заселило человек четыреста. Опять же, в справке указывалось, что на станции метро «Боровицкая» дежурный милиционер встречает до десятка нищих, зато, к примеру, на «Смоленской» их вдвое меньше. Поездные бригады просящих в метро насчитывают в общей сложности 130 – 150 человек. На центральных улицах столицы почти через каждые 100 метров можно столкнуться с грязным бомжем или опрятной старушкой, просящими подаяние. Бурдаков прикинул в уме – это где-то 30 – 40 человек на одну центральную улицу, десяток – на площадь, в зависимости от их протяженности и ширины.

Да и в спальных районах столицы они не редкость. Несколько десятков нищих «обрабатывают» каждые из девяти железнодорожных вокзалов, по 2–3 десятка рассаживается в аэропортах… В это время зазвонил его прямой телефон, который помимо крупного начальства знали его жена, с которой они уже более двух месяцев ни разу не общались и жили по разным квартирам, и теперь Марго. Прежде чем взять трубку, он загадал: если звонит жена, то от дружеских встреч с Маргаритой он, Бурдаков, откажется. Конечно, если такая возможность представится. Если это Маргарита, то пусть Господь сам ведет их по дороге. Если начальство… «При чем тут начальство? – ухмыльнулся Бурдаков. – Коммунистические времена, когда за порочащие связи карали на партийных собраниях, прошли».

Телефон настойчиво трезвонил. «Жена», – грустно вздохнул Бурдаков и снял трубку.

•Мишка, ты на месте? А я хотела бросить трубку. Звоню тебе, звоню второй день – ты как в воду канул.

•Здравствуй, Марго… – Сердце Бурдакова предательски застучало, казалось, на весь кабинет. Он, конечно, растерялся и даже не знал, что кроме дежурного «здрасте» говорить дальше. Но чутьем угадал, что свое нервное напряжение Маргарита, в отличие от него, прячет в словопаде.

•Ты мне обещал, Миша, кое-какие данные. Обещал рассказать о редакторе «Милосердия», я звоню, звоню…

•Марго, милая, – он сделал усилие, чтобы остановить и успокоить ее. – Все я для тебя подготовил. Можем встретиться.

•Да, Миша. Надо, надо встретиться. У меня к тебе так много вопросов, так много дел, всего много, Миша.

•Чего всего, Марго? – он уже взял себя в руки и с наслаждением слушал ее голос. Ему нравилось, как она путалась в словах, как боялась остановиться и замолчать.

•Нам с твоим управлением хорошо бы подготовить справку и проект помощи и реабилитации бездомных.

•Неужели мне больше нечем заниматься, Марго? Мне хотя бы десятую часть всех бандитов выловить. А ты, говоришь, реабилитация.

•Да я не взваливаю все на тебя. Ты только подскажи, какие б ты профилактические меры принял. Все остальное сделаю я. Подпишем вместе.

•Ну, это дело другое. Могу и рассказать кое о чем интересном.

•О чем?

•О ком. О нищих твоих. По нашим самым скромным прикидкам, свыше трех тысяч нищих выходят каждый день на работу только в пределах Садового кольца. А по всей Москве занимаются попрошайничеством около восьми тысяч человек. Всех их мы называем активными нищими. Я думаю, что такое же количество – просто бомжует. Побирается по помойкам, ворует. Еще столько же затаилось в подвалах, подземных коллекторах, на крышах домов. Мои ребятки подсказали, что в Москве, якобы, существует некая секта толстовцев – бомжей, почти безвылазно обитающих под землей, среди канализационных труб, где идет жесткая борьба не на жизнь, а на смерть. Полулюди-полуживотные выползают на свет из своих укрытий лишь затем, чтобы добыть себе пропитание, попрошайничать в метро или воровать. Немощного старика здесь добьют, а ребенка, ползущего вверх к выходу из канализационного люка, мать-бомжиха никогда не остановит: если сорвется и разобьется – будет сам виноват.

•Какие страхи ты мне рассказываешь…

•Увы, но все это так, Марго.

Она молчала, видимо, обдумывая цифры и информацию.

•Ну, что молчишь?

•Стараюсь представить себе масштабы нищенской эпидемии. Ты знаешь, наверное, на всей европейской части страны не хватит мест в ночлежках и распределителях, чтобы расселить всех московских бомжей. Какой выход, Миша?

•Мое дело, сама понимаешь, ловить и сажать.

•Я-то понимаю, какое твое дело. Но всех-то не пересажаете. Просто, повторяю, мест не хватит. Миша, нам с тобой нужно готовить справку с предложениями и выходить в московское правительство. Понимаешь, если мы сделаем вид, что ничего не происходит и оставим нищенскую и бездомную братию в покое, то их меньше не станет. Наоборот, эти романтики свободы и независимости будут размножаться, как тараканы, с неимоверной быстротой.

•Да, – согласился он и тут же от души рассмеялся, – рождаемость, как в Китае, надо регулировать. Ну что, будем делать аборты, Марго?

•Как был ты солдафоном, так им и остался. В ее словах не проскользнуло и тени сарказма. Бурдаков даже уловил, что сказаны они были с той теплотой и участием, с которыми она когда-то подтрунивала над ним. И он уже более серьезно спросил:

•Другой вопрос, Маргарита – а захотят ли твои бомжи перевоспитываться?

•Ты к чему?

•К тому, что кто-то из этой бездомной братии и согласиться поменять улицу на комнату в распределителе или рабочем общежитии. Но далеко не все. И вот почему. Заработки у рабочих и попрошаек разнятся как небо и земля. Старики-то, если им увеличить пенсии, будут сидеть дома. Между прочим их и на паперти не очень-то балуют подаяниями. Дневного сбора едва хватает на хлеб и молоко. А вот инвалиды зарабатывают немалые деньги. Тем более если учесть, что они вовсе и не инвалиды, а только ими ловко прикидываются.

•Такие бывают…

•Спустись с небес, Марго. Мои ребята привели вчера в отделение двух таких мнимых калек с бывшей ВДНХ. Так вот, в разговоре выяснили, что те за один день зарабатывают самое меньшее по 20–25 долларов. На центральных станциях метро попрошайки умудряются собирать с прохожих от 50 до 100 долларов за смену.

•Ого! Может быть, и нам с тобой попробовать? – Она вспомнила, как «устраивалась» на работу к нищей старухе, которая с детьми курсировала в электропоездах.

•Эх, Марго! Хотя я, как ты говоришь, и солдафон, – в свою очередь подначил он ее, – но при всех наших с тобой связях и возможностях нам в это общество не пробиться. Там свои начальники, своя охрана, своя жизнь. Там посторонним, особенно таким, как мы с тобой, дают от ворот поворот – все места давно и строго разделены между нищенской элитой.

•Даже такая есть?

•Есть, Марго. Так вот, эта самая элита ни за какие коврижки не захочет перевоспитываться и бесплатно жить в распределителе или реабилитационном центре. Они, если не снимают номера в приличной гостинице, то живут в хороших квартирах, а вечерами надевают фраки и смокинги и идут ужинать в дорогие рестораны. Кстати, ты как насчет ужина в ресторане? Обещала…

Но она, ошарашенная информацией, молчала. Впрочем, из разговора с той самой старухой она поняла, что жить на заработок нищего можно припеваючи. Но чтобы зарабатывать за месяц от полутора до трех тысяч долларов!

Бурдаков, подождав полминуты, словно между прочим сказал:

•Тот ресторанчик, в Сокольниках, до сих пор работает…

•Неужели? – сбросила она с себя оцепенение.

•Да, Марго, – подтвердил свои слова он и почувствовал, как опять заколотилось сердце. – Я за тобой завтра вечером заеду?

•Я буду ждать тебя, Миша.

•А муж ревновать не станет?

•Я, Миша, незамужем. Старая дева.

Она грустно засмеялась.

Оглавление