Оглавление

ГЛАВА 22. БУРДАКОВ

С самого утра у Бурдакова не было во рту, как говорится, и маковой росинки, хотя он любил плотно позавтракать. Лишь в перерывах между телефонными звонками он успел выпить чашку кофе и съесть небольшой бутерброд с сыром. Звонки сыпались как из рога изобилия. Мало того, что он лично сам руководил операцией «Бомж» в своем округе, так на его долю выпала еще и общественная должность координатора всей операции по городу.

Во всех отделениях милиции еще с ночи обезьянники были заполнены черно-серой потрепанной массой уличного народа. Утром он всыпал по первое число старшим отрядов за то, что те волокли в отделения не только бомжей, но и проституток, хватали с рынков без разбору всех лиц кавказской национальности, попадали за решетку и простые граждане, оказавшиеся в ночное время без паспортов.

Когда он утром пришел в отделение, в котором находился его кабинет, и заглянул в обезьянник, просто схватился за голову. На нарах разлеглись проститутки, на полу вповалку храпели пьяные бомжи, а случайно попавшие под милицейскую рейдовую косу граждане стояли около решеток и просили разрешения на звонок. Он не стал долго думать, а, полагаясь лишь на свой опыт и интуицию, профильтровал задержанных. Извинился перед теми, кто был в опрятной чистой одежде, выгнал жриц любви. Из камеры разом исчез аромат духов и косметики, вонь от пропитанной потом и нечистотами одежды.

Около отделения стояло еще два автобуса, заполненных бомжами, которых среди ночи повытаскивали из подвалов, чердаков, канализационных коллекторов.

Он вызвал к себе в кабинет дежурного по отделению и устроил разнос: чтобы через час все задержанные бомжи были рассортированы на местных и приезжих и развезены по вокзалам, спецприемникам и распределителям.

Основываясь на проколах своего отделения, он приказал отправить циркулярное сообщение о недопустимости задержания любого другого контингента, кроме людей без определенного места жительства.

Когда первые меры были приняты, он вздохнул с облегчением и попросил секретаря сварить ему еще чашечку кофе. Но был уже полдень.

Без стука к нему зашел старший оперативной группы лейтенант Стельнов, который расследовал дело об убийстве сутенерши.

•Товарищ майор, утром задержанные ранее бомжи все-таки раскололись. И один из них вспомнил улицу и дом, куда его возили на профилактику братки.

•Какую профилактику? – не понял Бурдаков.

•Бандиты однажды решили, что он скрывает часть выручки. Ну и привезли его в свой офис для обработки.

Оперативник улыбнулся:

•Так вот, его в тот раз так отколотили, что он напрочь забыл место расположения офиса.

•Я чувствую, что вы тоже неплохо поработали кулаками, чтобы вернуть ему память.

Опер смутился:

•Немножко.

Бурдаков тяжело вздохнул:

•Когда-нибудь и вы будете смотреть на небо через железную решетку из-за своих методов. Ладно, не тяни резину…

• В офисе взяли трех бандитов и в подвальном помещении обнаружили труп молодого парня. Бомжи сразу узнали его и показали, что это и был тот самый человек, который забирал у них выручку, а потом приказал ликвидировать сутенершу.

•Вот как? А что говорят задержанные братки?

•Они абсолютно ничего не говорят. Боятся. Для них лучше срок оттянуть, чем разделить участь с убитым.

•Понятно. Или, иначе говоря, ничего не понятно.

•Все понятно, товарищ майор. Мы хорошо пошарили в офисе и нашли несколько вещиц, которые говорят о том, что они принадлежали нашему давнему знакомому – Яхтсмену. О его принадлежности к этой бандитской группировке говорят и отпечатки пальцев, снятые с некоторых предметов в его кабинете.

•Старый друг Яхтсмен!

•Он самый, Михаил Иванович. Правда, Яхтсмен сутенерство почти забросил, и теперь

делает свой бизнес на нищенствующих бомжах. Задержанные нами бродяги – как раз из его подразделения.

•А на какую фирму он зарегистрировал свой офис?

• В домоуправлении нам сказали, что помещение находится в аренде у фирмы «Интеллект», занимающейся ремонтом компьютеров. Но во всем помещении мы не обнаружили ни одного экрана, ни одной компьютерной коробки.

•Да это, понятно, всего лишь вывеска.

•Мы оставили своих людей в этой конторе, – оперативник понурил голову, – но, скорее всего, хозяин и его подопечные туда уже не вернутся.

•Упустили кого-то?

•Упустили, товарищ майор.

•И как теперь собираетесь доказывать, чьих рук дело – убийство братка?

Оперативник пожал плечами:

•Будем раскалывать задержанных бандитов.

•Так они вам во всем и признались. Без Яхтсмена и других его сообщников доказать что-либо будет трудно. Оружие-то у задержанных было?

Старший оперативной группы отрицательно покачал головой. Бурдакова вдруг взбесил непрофессионализм его работников. Он не сдержался и стукнул по столу кулаком:

•Даю вам сутки, лейтенант. Завтра в полдень Яхтсмен должен быть в камере. Вы меня хорошо поняли?

•Так точно, товарищ майор.

Он больше не мог сидеть в своем кабинете и вместе с оперативником спустился вниз, в дежурное отделение, где несколько милиционеров занимались допросом бомжей. Он сделал знак рукой, чтобы на него не обращали внимания и присел в уголке на стул.

Старший лейтенант только приступил к допросу очередного бомжа:

•Ну, рассказывай, мой сладкий, свою легенду.

Бомж в кирзовых сапогах, одетый в доисторическое полупальто и облезшую пыжиковую шапку, не заставил себя долго ждать. Стал говорить спокойно и уравновешенно, так, что его рассказу хотелось верить.

•Раньше я работал начальником по снабжению в облагропроме. Жена была, дочка. Все было хорошо. Правда, соблазнов много. Приедут, например, из совхоза кабель просить, я выписываю, а мне в благодарность полсвиньи. Короче, посадили за нетрудовые доходы и использование служебного положения. Пять лет, как один день, в лагере. Жена после суда сказала: ждать не буду. Замуж вышла и дочку увезла. Вышел, куда податься? Украина в то время отделилась, там для меня уже было все чужим.

•Так с Украины, значит? – перебил следователь.

Бомж утвердительно кивнул и продолжал свой рассказ.

•Так вот. Уехал я в Москву. Снял комнату – руки у меня умелые – квартиры ремонтировал, дачи строил. Стал хлопотать о гражданстве, прописке. А тут в электричке украли все документы…

•Все, хватит. Так в каком городе на Украине-то жил?

•Под Харьковом.

•Вот сегодня туда и поедешь, – он записал показания задержанного в протокол и крикнул сквозь двери постовому: – Давайте следующего.

Бурдаков одобрительно следил за действиями старшего лейтенанта. Тот не строил из себя внимательного слушателя, но и не был груб с задержанными. По крайней мере он понимал, что за дверями стоит целая вереница оборванных людей без крова и денег, которые ждут решения своей участи. Поэтому в данном случае, чтобы не затягивать прием, следователь разбирался быстро, но с соблюдением всех пунктов инструкции. В кабинет ввели женщину неопределенного возраста. Она тут же упала на пол и сипло, но с убедительным надрывом запричитала, залилась натуральными грязными слезами:

•Милаи мои. За что же вы меня забрали. Господи! Лучше бы я умерла! Мне уже шестьдесят лет и у меня рак матки…

Старший лейтенант не смог себя сдержать и засмеялся. На лице Бурдакова тоже появилась улыбка. Но бабка не обращала внимания и продолжала представление:

•Всю жизнь я вкалывала в колхозе на эту страну – и какую мне дали пенсию?! А сыну моему вообще не платят зарплату, а у него трое детей! Мы три года копили деньги на билеты в Москву, чтобы здесь вырезать опухоль, – и вот мне говорят, что уже поздно. Я сплю прямо на перроне, меня топчут, как мусор! Если бы кто-то меня убил, я бы сказала «спасибо»…

•Стой, бабка, стой. Из какого, говоришь, города приехала?

•Из Тамбова, милый.

•Сделаем запрос в местное отделение милиции и завтра же тебя туда отправим.

Бабка мигом поднялась с колен, соображая, хорошо это или плохо. Потом опять попробовала заголосить:

•А лечение?

•Так если здесь никто не вылечил, чего тебе по Москве слоняться? Вот, чтобы на перроне не топтали, и отправим тебя домой за государственный счет. Следующий.

Вместе с небритым, с засаленными волосами мужичком в кабинет вошел и дежурный по отделению.

•Товарищ майор, там какой-то парень хочет сообщить об исчезновении человека.

•Так отведите к оперативникам, – Бурдакову хотелось еще с полчасика посмотреть на выступления самодеятельных актеров.

•Он ни с кем не желает больше разговаривать – только с начальником отделения.

•Хорошо, я сейчас поднимусь в кабинет к Стельнову. Ведите его туда.

Через пять минут дежурный открыл дверь кабинета лейтенанта Стельнова и жестом пригласил пройти парня.

Пока Бурдаков разглядывал шрамы на лице молодого человека, оперативник вытащил из папки чистый бланк и ничего не выражающим голосом спросил:

•Фамилия, имя, отчество…

•Юрайт… – сказал молодой человек и тут же спохватился, обращаясь к Бурдакову. – Товарищ майор, а нельзя ли обойтись без протокола?

•Да в милиции это как-то не принято. Впрочем, давай пока поговорим без протокола. Что случилось?

•Бандиты украли девушку…

•Откуда?

•Из моей квартиры.

•Ну вот, видишь, – развел руками Бурдаков. – А ты говоришь обойдемся без фамилий и имен. Во-первых, ты уже сам попадаешь под подозрение – из квартиры исчезает девушка, и любой оперативник начнет с того, что сразу же постарается узнать, кому принадлежит эта квартира. Кто ее хозяин, чем занимается? Во-вторых, нужно обследовать сразу эту квартиру. Не оставила ли исчезнувшая какие-либо личные вещи…

•Зачем это? – удивился Юрайт. Бурдаков видел, что парню импонирует доверительный тон, которым он повел с ним свой разговор, и не стал разубеждать его в том, что в милиции работают сплошные сухари, заносящие каждое сказанное слово в протокол.

•Видишь ли, – сказал он, – у оперативников есть такое правило – собрать все вещественные доказательства и полную информацию об исчезнувшем человеке. Для этого обследуется квартира. Если ты не поменял в ней обстановку, то о пропавшем можно очень много узнать. Недопитый чай, к примеру, или надкусанный бутерброд, укажут на то, что похитители застали человека врасплох. По оставшимся волосам на расческе можно установить группу крови, пригодится и зубная щетка, которой она чистила зубы. А эксперт-биолог сразу определит – не совершено ли в доме убийство.

•Никакого убийства в доме не было. Ее похитили, когда она вышла из квартиры.

•А кто мог похитить, ты хотя бы приблизительно можешь сказать?

•Да. Но я знаю только одно – его зовут Кнорусом. Он из братков, которые работают в метрополитене с нищими. А ко мне на квартиру мы можем проехать даже сейчас. Инна у меня ночевала. Утром я ушел по делам. А ее похитили, когда она выходила на лестничную площадку. Ей нужно было на занятия.

•А кто она вам? – вмешался Стельнов.

•Это имеет отношение к делу? – ответил вопросом на вопрос Юрайт.

Бурдаков встал со стула и прошелся по кабинету:

• В моей практике был случай. Искал я одну девушку. Она с Украины, устроилась в Москве работать по лимиту, жила в общежитии. Встречалась с парнем, забеременела. Когда пришло время рожать, уехала к себе в Евпаторию. Через год вновь вернулась в Москву получить на фабрике, где работала, деньги за декрет. И исчезла – не вернулась домой. Как в воду канула. Мать ее в мыслях уже похоронила, хотя труп и не обнаружили. Я уже тоже не особенно надеялся ее найти, но дело на контроле держал. «Всплыла» она через несколько лет в Донецке. Сменила документы, вышла замуж, родила еще одного ребенка. А о первом сыне, брошенном в Евпатории, забыла.

•К чему это вы мне все говорите? Это не тот случай, – нервно сказал Юрайт Бурдакову.

•Женщины непредсказуемы…

•Это не тот случай, – повторил Юрайт.

- Хорошо, тогда от нас требуется оперативность, а от тебя – правдивые показания. Когда ты узнал о похищении?

- Часов через пять.

•Каким образом?

•Мне позвонили.

•Кто? Да рассказывай все! Что я тяну из тебя по полслова!

•Сам Кнорус и позвонил.

•Значит, он от тебя чего-то хотел?

Юрайт задумался. Ведь не рассказывать же о монахинях, причастности Кноруса, Афинской и других людей к этому делу. В таком случае он выдаст всю свою фирму вместе с госпожой. За такие действия его по головке не погладят.

•Я ему был должен деньги.

•Много? И почему они тогда не разобрались конкретно с тобой, как это делается у братков?

•Десять тысяч долларов. А меня брать не стали, потому как, наверное, рассчитывают, что я все-таки смогу их достать.

•Каким же образом ты собираешься это сделать?

•Вот в этом вся и загвоздка.

•А как они собираются с тобой поддерживать связь? Ведь должны же они знать, нашел ты валюту или нет?

•Скорее всего, будут звонить домой.

Стельнов, все это время только слушавший разговор, отодвинул протокол:

•Так надо у него в квартире засаду устроить и прослушать телефон. Может быть, удастся засечь номер квартиры, из которой будут звонить. И тогда дело в шляпе.

•Я не уверен, что за моей квартирой не ведут наблюдение братки. Может быть, они даже проследили, что я пришел к вам…

•Ну, это уже наше дело, – перебил Стельнов, – надо срочно ехать на квартиру, обследовать ее и ждать.

•Бери с собой группу экспертов и поезжай. Этого воина тоже с собой забирайте. Там досконально и допросишь, – сказал Бурдаков и обратился к Юрайту: – Не стоит запираться, парень, если ты не виновен. Это только затруднит поиски. А если дело не раскроется в ближайшее время, кто знает, каким боком оно повернется!

•А что может быть?

•Всякое. По крайней мере опыт показывает, что значительная часть разыскиваемых, становится жертвами преступлений, чаще – убийств. Таким образом, преступники избавляются от свидетелей. Трупы нередко расчленяют и обезображивают, чтобы скрыть следы преступления. Я все это тебе откровенно рассказываю, потому что вижу – ты не красна девица, а понюхавший пороху человек. Поэтому, чтобы вызволить из беды твою возлюбленную, ты должен нам помочь. Стельнов, когда будете ожидать звонка, даст тебе необходимые рекомендации, что говорить и как себя вести. Все, с Богом!

Когда Юрайт уже выходил из кабинета, Бурдаков остановил его вопросом:

•Шрамы-то чеченские?

•Нет. Я в Таджикистане служил. На границе.

Когда опергруппа во главе со Стельновым уехала, Бурдаков вновь зашел в комнату, где выяснялись личности бомжей.

Рядом со старшим лейтенантом сидела Маргарита Белякова и сама вела допрос. Милиционер лишь что-то записывал в протокол и слушал. Перед ними сидела изможденная женщина. По всему было видно, что Беляковой с трудом удавалось вести разговор. Она то и дело отворачивалась, чтобы не видеть выбитый глаз на лице женщины, ее бесформенно-тряпочных губ, дугой опущенных вниз.

•Можно сигарету? – попросила бомжиха.

Старший лейтенант достал пачку «Явы», вытащил сигарету и отломал фильтр.

•Боишься, что вену вскрою, начальник? – изобразила она на лице нечто вроде улыбки.

•Кто тебя знает?

Маргарита вопросительно смотрела на инспектора, но тот и не думал ей что-то пояснять. По его лицу было видно лишь то, что он тяготится присутствием начальника отдела социальной защиты из окружной префектуры. Его можно было понять: бомжей в обезьяннике скопилась целая рота. И разбор мог затянуться надолго. Но Маргарита не обращала внимания на нервные вздохи инспектора и старалась вести с опустившейся женщиной задушевный разговор.

Когда старший лейтенант с мольбой в глазах посмотрел на вошедшего Бурдакова, тот сделал предупредительный жест рукой, пусть, мол, поговорит. И, обращаясь к Маргарите, пояснил:

•Иногда сигаретный фильтр в руках задержанных может стать обыкновенным лезвием. Если его сдавить пальцами и поджечь, то, оплавляясь, бумага может стать такой же острой, как стекло.

Маргарита тепло посмотрела в его сторону и с благодарностью кивнула. В коридоре раздался шум. Кто-то схватился за ручку двери с наружной стороны, и она распахнулась. Девушка лет восемнадцати вырывалась из рук сержанта:

•Не пойду в эту вонючую камеру. Там полно бомжак…

Женщина вздрогнула, и ее прорвало:

•Все от нас отворачиваются. И не только вы, – она кивнула в сторону Маргариты, – меня даже последние пропойцы сторонятся. А задумывался кто-нибудь из вас над тем, что каждому дана жизнь, чтобы почувствовать себя человеком, а не валяться в подвале.

•Кто вас так? – участливо спросила Маргарита под тяжелый вздох инспектора, которому, по всему было видно, надоело ее сюсюканье.

Бомжиха жадно затянулась сигаретой, выпустила дым и, оценивающе посмотрев на Маргариту – насколько откровенна ее жалость? – решила поделиться своим горем.

•Били меня сильно. Такие же бродяги. Особенно, помню, зверствовал Аркашка. То руку перебьет, то со всего размаха бутылкой по голове. Боли не чувствовала. Может, оттого, что драки по пьянке происходили. А может, потому, что любила его. Какой-никакой, а мужик. Я его понимала. Всю жизнь маялся без женской ласки, заботы. А кому из мужиков не хочется покапризничать? Принесешь вместо «Тройного» другой одеколон, он сразу с кулаками…

Она затянулась и, оглядев присутствующих, спросила:

•Задерживаю я вас, начальники?

Маргарита просяще посмотрела на Бурдакова – пусть, мол, выговорится.

•Инспектор, – обратился Бурдаков к старшему лейтенанту, – Стельнов на задание уехал, кабинет свободный. Можете расположиться в нем и работать с бездомным контингентом.

•Спасибо, Михаил Иванович, – поблагодарила Белякова за услугу, когда инспектор, собрав свои бумаги, вышел и опять перевела участливый взгляд на задержанную: – Продолжайте, я вас слушаю.

•А вы-то кто будете, дамочка? – спросила бомжиха.

•Я из отдела социальной помощи.

•А-а-а, – протянула бомжиха, – важная персона. Стало быть, воспитывать меня будете. Но прежде чем воспитывать опустившихся, надо людям создать условия для жизни. Не такие скотские. Вот нам летом хорошо жилось. У нас на Лосинке землянка была. Лес, простор. Плохо, когда дождь. Но мы одежду в целлофан прятали. Утречком на дачу бегала. Их много вокруг. Лучка нарвешь, огурчиков. Торговала овощем на Лосиноостровской. Народ доволен, быстро все раскупалось: очень дешево продавала. Весной с могилок цветы собирала. Женщина какая-то сильно меня побила. Там ее бабушка лежала. Расплакалась, то ли цветы ей жалко, то ли бабушку… К чему, спрашивается, покойнице цветы? А я бы хлебушка купила. Ведь, бывало, и кору от деревьев варили и грызли. Не столько от голода, сколько от тоски и безысходности.

Она тяжело вздохнула и загасила в пепельнице сигарету.

Честно сказать, Бурдаков никогда не слушал откровений от потерявших себя в жизни людей. Не то, чтобы брезговал, просто деловая круговерть не позволяла выкроить для этого времени. Да и он не выдачей гуманитарной помощи занимался, а отловом бандитов и преступников. Он бы и сейчас занялся делом, но ему так хотелось побыть с Маргаритой, пусть даже в присутствии жалующейся на жизнь бомжихи. Он расстегнул китель, показалось, что в кабинете слишком жарко, положил как школьник руки на стол, втянул голову в плечи и, изредка поглядывая на Маргариту, слушал.

•Однажды хотела покончить с такой жизнью и повеситься. Но собачонка, которая жила со мной в землянке, удержала. Положит, бывало, голову у меня на коленях, и сопит от удовольствия. Как человек, только очень добрый. И я подумала тогда, что и нас, людей, как и собак, бездомными считают. А ведь бродяжничество, ох, как надоедает. Хочется приносить кому-то пользу, делать приятное. Пусть даже гавкать, охранять хозяйское добро. Потому и я стала по белу свету скитаться, когда поняла, что никому не нужна. Пустоцвет. А чем же я, извините дамочка, виновата, если меня, будто ту собачонку, выгнали из дома?

Она беззвучно заплакала. Маргарита поискала глазами графин с водой и, увидев его на подоконнике, взяла и наполнила стакан до краев.

•Выпейте и успокойтесь.

Бомжиха дрожащей рукой взяла стакан, пролив чуть ли не половину содержимого себе на колени и, выпив, немного успокоилась.

•Почему вас выгнали? – спросила Белякова.

Но женщина не ответила на конкретно поставленный вопрос.

•Я ведь двадцать лет на «Москвиче» отработала. Честно, добросовестно. Грамоты были, благодарности. Потом умер от рака муж. Еще раньше погиб сын в Афганистане. Начала с рюмочки… До этого и вкуса водки не знала. Разве будешь от хорошей жизни пить? А на заводе, когда начали в рынок входить, пошли скандалы, простои. Оказалось, что никому наши «Москвичи» не нужны. Люди русским машинам стали предпочитать иномарки. А я уже последние деньги пропивала. И никто не подошел, не поинтересовался – что у меня на душе. Только и слышала: «Глядите, Шурка опять поддала. Совсем опустилась…» А у меня пред глазами лицо мужа, которому я даже памятник не могла поставить. Зарплату-то не платили. Выпью стопарик, закрою глаза, а он мне говорит: «Держись, Шура, я ж не виноват…»

Она закрыла глаза ладонями и сильно разрыдалась.

Маргарита, отвернувшись к стене, глубоко вздохнула. Бурдаков встал и открыл ящик стола, за которым сидел инспектор. Обнаружив там распечатанную пачку «Явы», он достал сигарету и протянул ее женщине. Он не стал обрывать фильтр, словно забыв о всяких предосторожностях. Та взяла сигарету, продолжала рассказывать:

•Россия стала такой, что никому уже чужое горе не интересно. Наоборот, если плохо, то стараются еще хуже сделать. Кто ее знает, возможно, все от такой жизни и стали злыми… Нашла на заводе таких же, как я, бедолаг, вместе пили, выслушивали друг друга, сочувствовали. В общем, меня выгнали с работы и из квартиры. Она служебной была. Выходит, за два десятка лет честной работы на квартиру я и не заработала…

Она, наконец, сама взяла со стола спички и, оторвав фильтр, подкурила сигарету. Выпустив дым, подняла глаза на Маргариту и пристально посмотрела ей в лицо:

•Где ты раньше была? Я обегала сотни всяких благотворительных фондов и служб. И везде меня выслушают, сделают жалостливые лица, и на том делу конец. Я-то, воспитанная на советской эпохе, думала, что плохих, безучастных к чужому горю людей мало, а оказалось – очень много. И все поступают одинаково. Лежала как-то обессиленная на Ярославском вокзале. Несколько дней не ела, ноги от бродячей жизни стали, как тумбы. Вижу подходит мужчина, солидный, в шляпе и галстуке. Расспросил о жизни, голос мягкий, видно, жалко стало чужую боль. А солнце жарит, просто спасу нет. За целый день глоточка воды не испила. Попросила газировочки принести. Тут автобус. Мужчина стал извиняться: спешу в институт, лекцию читать. И сунул мне мятую тысячу. От этого, наверное, и появилась к людям злость, даже презрение. Ко всем. И потом, когда лезешь к кому-то в карман или тащишь у кого-то чемодан, то уже не думаешь, у какого человека стащила – доброго или злого… Раньше я боялась людям в глаза смотреть, стыдно было. Но стыд пропал быстро. Когда потеряла последнюю каплю человеческого достоинства.

Около месяца жила на вокзале, когда выгнали из квартиры, я тогда еще на что-то надеялась. Никто даже и не думал, что со мной случились неприятности. Чисто одета, вымыта. Тут меня впервые и арестовали. Проверяли документы, а паспорта не оказалось. Потеряла где-то. Наручники надели. Я сопротивлялась. Это было мое первое настоящее унижение…

Бурдаков заерзал на стуле и покраснел. Он видел, как укоризненно посмотрела на него Маргарита, и подумал о том, что и она теперь готова причислять всех работников милиции к людям бездушным и черствым. Но что он мог сказать тем, кто не был посвящен в их трудности работы. Может быть, многие и готовы были поверить на слово тем людям, которых приходилось задерживать для проверки документов. Но сколько было случаев, когда на постового в это время наставляли ствол. Нет,

он был не согласен с осуждением милиционеров, когда они при задержании пользовались наручниками. В криминальной России это был способ самообороны.

•Ну, а дальше? – словно торопила Маргарита.

•А дальше, как у всех. Привезли в приемник-распределеитель. Думала посадят в нормальную комнату. Но подводят к железной двери с огромным замком. Такую видела только в сказке «Золотой ключик». Впихнули в камеру. Одни доски с тараканами. Отказалась ложиться. Всю ночь стояла – поверишь?

Маргарита отвернулась от пронзительного взгляда женщины. Она представила себя на ее месте и поежилась: неужели можно так, как со скотами? Почему-то ей вспомнились заметки из газет, как в цивилизованных странах заключенные отбывают наказание. Так ведь там телевизоры, компьютеры установлены в камерах!

Бурдаков догадался, о чем она думает. Ну что ж, Марго, помечтай. Ведь и он, простой исполнитель государственной воли, только выполняет приказания властей. Кстати, той же префектуры.

•… На вторые сутки сдалась. Незаметно сползла на пол. Оказалось, что спать можно. И не так уж страшно. Утром съела бурду…

Бурдаков все-таки не выдержал:

•А тебе что из ресторана обед выписывать!

•Миша, прекрати! – Марго вскочила со стула и посмотрела на него таким взглядом, как будто он был врагом народа. – Или сиди спокойно, или… Или оставь нас…

•Ты мне приказываешь как представитель префектуры? – еще больше взбеленился Бурдаков.

•Если ты этого хочешь, то – да!

Он достал носовой платок, вытер пот со лба и, едва сдерживая себя от гнева, опустился на стул.

•Нервный начальник, – сказала женщина по имени Шура.

•Я вас слушаю, – попросила Маргарита. – Пожалуйста, продолжайте.

Бомжиха победным взором посмотрела на Бурдакова и взяла из пачки еще одну сигарету. Закурила.

•Если еще раз перебьет, – сказала она с гордостью в голосе, – больше ничего говорить не буду.

•Не перебьет, – успокоила ее Белякова и уже нежным просящим взглядом посмотрела на Бурдакова.

Он в согласии отвернул голову к окну.

•Ну так вот, – выпустила она дым, – съела баланду. Ничего – терпимо. И, что самое главное – оказалось сытно. После этого пропал страх, а вместе с ним и чувство отвращения. Не зря говорят, что на чистом видна и пылинка… Так и началась бродячая жизнь: вокзалы, города, помойки, теплотрассы, вши… Очень быстро ко всему привыкаешь. И уже совсем не боишься, что тебя арестуют, посадят. Одно всегда при этом желание, когда попадаешь в очередной раз в КПЗ или в обезьянник – лишь бы тебя никто не трогал…

Она с вызовом посмотрела на Бурдакова и продолжала:

•Разные сидели со мной женщины – и совсем сопливые, и седые. Говорят, что бомжи – самые никчемные люди. Не знаю. За десять лет бродяжничества встретила лишь нескольких «крутанутых». Дурочек, одним словом. Остальные же – нормальные граждане! Лежала рядом даже со стюардессами, артистками, музейными работницами. У всех одна история – то муж-пропойца бросил, то на работе что-то не заладилось. Или сын в больнице умер. А то и просто от неустроенной жизни. Не зря говорят, что мы слабая половина человечества, потому и быстрее, если некому успокоить, опускаемся ниже городской канализации. Ведь все одинаково начинают – рюмочка, другая…

Не докурив, она оторвала фильтр и кивнула в сторону Бурдакова:

•Впрочем я на них зла не держу, милая дамочка. Они тоже люди зависимые. И всякие попадаются. Ведь как бы даже я ни ругала милицию, для нас, бомжей, они и становятся теми, кто протягивает руку. Пусть даже по долгу службы. Именно в распределителе ко мне первый раз отнеслись по-человечески. На «вы» даже обратились. Кто бы знал, что если бы и со стороны администрации завода ко мне было такое отношение, то, может, я вернулась бы к нормальной жизни… К маме бы поехала в деревню. Я ведь до сих пор никому не говорила, что она у меня есть. Да никто и не спрашивал…

•А если мы вас за государственный счет отправим к маме, поедете? – смягчившись, спросил Бурдаков.

•Не могу сказать, – пожала она плечами. – Ездила я к ней. После того, как уже год отбродяжничала. Ходила около дома и на окна смотрела. Стыдно было зайти. Слезы так и душили. Вот крылечко, тот же заборчик, только подкосился. Правда, постучалась все-таки. Мама вышла, смотрит на меня и не узнает. Я побоялась словно сказать. Вдруг вспомнит. Болезнь в то время у меня какая-то была – исказила лицо. Может быть, зимой простудилась в землянке. Так я и ушла. Мама долго смотрела вслед…

Мне часто снится один и тот же сон. И снится с тех пор, как я стала бродяжничать. Иногда – каждую ночь, иногда – раз в месяц… Других не помню. Ползут по болоту головы лошадей. Со всех сторон. Их много, много. И идут на меня. Пытаюсь убежать, а за спиной догоняют. Чавканье сотен копыт и злой хохот. С трудом лезу на какую-то пальму, а она скользкая, и я падаю всегда вниз. А дальше убежать некуда. Позади – болото, впереди – скользкие пальмы. Некуда бежать…

Дверь открылась, и в комнату вошел дежурный по отделению, обратился к Бурдакову:

•Товарищ майор, лейтенант Стельнов на проводе.

Бурдаков посмотрел на часы. Было уже восемь вечера. Он кивнул Маргарите и вышел.

Стельнов сообщал, что позвонил неизвестный голос в квартиру Юрайта и спросил лишь одно: как, мол, дела? Юрайт ответил, что он сделал все, как велели. На том конце провода положили трубку, сказав лишь о том, что еще перезвонят.

•А кто звонил, тот самый Кнорус? – задал лишь один вопрос Бурдаков.

•Нет. Кто-то из его братвы. Мы засекли их номер. Квартира на Красногвардейской. Два месяца назад ее сдали в аренду, а хозяева выехали на год в Канаду. По контракту.

•Оставь на месте похищения пару человек. Бери этого самого Юрайта и едем на задержание. В двадцать один ноль-ноль встречаемся около дома на Красногвардейской. Только без излишнего шума.

Бурдаков прошел в свой кабинет, вытащил из сейфа кобуру с пистолетом, посмотрел на бронежилет, висевший на вешалке и, поленившись снимать китель, накинул шинель.

Оперативная машина ждала его уже около подъезда.

Оглавление