Оглавление

ГЛАВА 25. МАРГАРИТА

На двенадцать часов дня Маргариту Павловну пригласил префект на закрытое совещание по итогам рейда. Помощник префекта перезвонил ей еще с вечера и попросил быть готовой.

На ее столе лежала целая куча справок, обзоров, анкет с фамилиями бомжей и нищих, которые, по ее мнению, не потеряли еще надежду на нормальную домашнюю жизнь, и которым она хотела помочь.

Она была благодарна сотрудникам Бурдакова, которые сразу после окончания рейда успели подготовить все данные о задержанных. Теперь она точно знала, сколько бомжей было направлено в распределители, сколько было выслано из Москвы, сколько передано на руки родственникам. По протоколам задержания она еще с вечера сделала справку о возрастных данных тех, кто остался без крова или вовсе не желал иметь крышу над головой. Картина, конечно, складывалась удручающая. Но больше всего ее волновал тот факт, что профессию нищих и побирушек активно осваивали дети. По ее приблизительным подсчетам, в столице насчитывалось около шестидесяти тысяч малолетних беспризорников. Конечно, многие из них считались так называемыми социальными сиротами. Это были дети, которые при живых родителях оказались на улице. У одних спились папаши, у других загуляли мамаши, третьи бомжевали вместе со своими родственниками, четвертые сбегали из родного дома по идейным соображениям.

Перед ее глазами стояла одна из таких идейных девочек, которой только в этом году должно было исполниться шестнадцать лет. Звали ее Галина. Первое впечатление Маргариты Павловны от разговора с Галиной было такое, что девчонка не позволит никому дать себя в обиду. Она одинаково резко разговаривала в обезьяннике со своими сверстниками, а на допросе и с самим инспектором по делам несовершеннолетних. Когда на девчонку оформили все документы для отправки в приют, Маргарита решила еще раз выслушать юную нищенку. Девчонка долго не хотела разговаривать, а потом разоткровенничалась. Оказалось, что отношения между матерью и Галиной, которая жила на Украине, сразу складывались каким-то странным образом. В этой современной украинской семье царили средневековые итальянские страсти. Мамины родители ненавидели своего зятя, его предки в свою очередь терпеть не могли невестку с ее родными. Но еще чище был раскол в самой Галиной семье: ее старший брат вместе с матерью был против всяких желаний и действий самой Галины и ее отца.

•Мы с мамой часто ругались, – вытирая слезы, рассказывала Галя Маргарите Павловне. – Мама не пьет и не курит. Вообще у нас нормальная интеллигентная семья. Но, как говориться, в семье не без урода. Этим уродом оказалась я. Мама почему-то меня ненавидит. Полтора года назад мы в очередной раз с ней сильно поругались, и она сказала: «Если тебе что-то не нравится – уходи. Из вещей бери только свое». Я ушла в вязаном костюме и с двумя комплектами нижнего белья. Приехала в Киев, где, кроме брата, никого не знала. В первый же день влипла. Шла по улице, ко мне подъехала машина. Какие-то ублюдки, угрожая ножом, затолкали меня в кабину и вывезли за город. В итоге меня семеро человек изнасиловали. Мне после этого было… сами понимаете. А потом втянулась, привыкла. Бомжевала, ночевала на чердаках, в подъездах, подвалах. Есть было нечего. Желудок сводило. Я умирала с голода. Стала заниматься проституцией. Бомжи и водили меня по квартирам, где я спала с этими козлами… Это противно. Но в один прекрасный день ко мне пристал какой-то парень. Здоровый такой. Хорошо одет. Доколебался до меня: хочу с тобой познакомиться – и все. Я ему очень понравилась, и он предложил мне поселиться у него.

Когда я ему все рассказала, мы с ним смогли одного пацана, который меня насиловал, посадить. Остальные мне потом пытались угрожать, но мой парень неплохо стоял в Киеве, и они от меня отстали. С Виктором, так его звали, мы прожили вместе полтора года. Он устроил меня на работу – торговать в ларьке. Но однажды и его подставили, обвинили в краже и посадили на два года. Я сильно его любила и не смогла в Киеве больше без него жить. Вдобавок начались опять звонки с угрозами. Мне сказали, что меня либо поймают и на «колхоз» пустят…

•Что такое «колхоз»? – переспросила Маргарита. – Подростков заставляют работать на полях?

Галя от души рассмеялась:

•Какая же вы неграмотная! «Колхоз» – это когда собираются десятка два парней и тебя несколько раз пускают по кругу. Так вот, они угрожали, что изнасилуют или просто убьют. Поэтому я и удрала в Москву. Отсюда позвонила маме. Она мне заявила: «Либо ты возвращаешься домой, либо ты мне больше не дочь!» Я ей говорю: «Выбираю второе. Потому что когда я вернусь и вновь начнутся скандалы, я опять уйду из дома. А зачем мне эта беготня?» Она мне ответила: «Как хочешь. Только помощи от меня не жди». А я ее не ждала и не жду…

Маргарита подумала – как бы не сбежала через пару дней Галина из этого приюта. Девчонка отчаянная…

Позвонила секретарь из приемной и напомнила, что через десять минут начнется совещание у префекта. Маргарита собрала все бумаги в папку, поправила перед зеркалом волосы, подкрасила губы. На совещании будет Бурдаков, и ей хотелось выглядеть красивой.

Все уже были в кабинете префекта, и только она заняла свое место, как руководитель округа взял с места в карьер. Он смотрел в общую справку, составленную сотрудниками милиции по результатам рейда, и делился своими размышлениями. Ксерокопии справки были и у всех участников совещания.

• В ходе рейда задержано почти четыре тысячи бомжей. Это на семьсот человек больше, чем во время такого же рейда в прошлом году. Каков вывод? А вывод прост – бомжевание прогрессирует…

Маргарита обвела взглядом участников совещания и, не обнаружив за столом Бурдакова, вопросительно посмотрела на его заместителя Сергея Ефимовича Кондрашова. Он увидел ее взгляд и в ту же секунду опустил глаза в справку. Ей показалось его поведение странным, потому что при встречах заместитель Михаила всегда преображался. Усталое лицо расплывалась в улыбке, глаза загорались, и он непременно шутил. Правда, шутки были довольно затасканными и плоскими, но Маргариту радовало, что ее появление всегда приободряло Кондрашова.

•Отправлено по месту жительства в другие регионы, – продолжал префект читать справку, – тысяча шестьсот двадцать человек. Ого! Это же сколько денег мы израсходовали на бесплатные билеты?

•Сто восемьдесят миллионов рублей, – тут же ответил начальник финансового управления.

В ответ префект лишь хмыкнул:

•Был бы толк. Вкусив столичной жизни, половина из них через неделю вернется к нам обратно. Ну, ладно, что тут дальше? Шестьсот с лишним человек отправлены в семьи. Двести в приемники-распределители, триста пятьдесят в приюты, остальные отпущены. Куда отпущены? – посмотрел он в сторону заместителя начальника управления внутренних дел.

•По домам. Все эти люди имеют московскую прописку, свою жилплощадь. Это, Дмитрий Яковлевич, профессиональные нищие. С каждым годом их становится все больше и больше.

•Почему? Льготы даем, пенсии увеличиваем. В Москве средний заработок у рабочих уже за сто пятьдесят долларов…

•Так стоять с протянутой рукой все равно выгоднее. Во-первых, не пыльно. Во-вторых, никто за это не накажет. А самое главное – попрошайничество дело очень прибыльное. Некоторые за пару дней по сто пятьдесят долларов зарабатывают. Ну, а в-четвертых – традиции. Первопрестольная ведь и в былые века была изрядно населена попрошайками и безработными. Из бывших братских республик бомжи в Москву, как навозные мухи, слетаются на это самое дело… Вся проблема в том, что Россия – единственная из республик бывшего СССР, отменившая уголовную ответственность для бомжей.

•Это не оправдание наших служб, а всего лишь отговорка, – строго сказал префект. – В прошлом году мэр подписал постановление «О мерах по усилению борьбы с бродяжничеством в Москве». И сегодня этот документ является правовой базой для соответствующей работы. Вам это известно, Сергей Ефимович?

Заместитель начальника управления внутренних дел молчал и что-то раскрашивал простым карандашом на справке. Казалось, вопрос префекта был задан кому-то другому.

•Сергей Ефимович? – раздражаясь, повторил префект. – Вы меня не слышите?

•Почему же? Отлично слышу. Только если внимательно прочитать тот указ мэра, то помимо разных карающих мер там предусмотрены и меры профилактические. Социальным службам города дано было задание создать сеть центров реабилитации для бомжей. Однако правительством Москвы вопрос финансирования так и не решен. Конечно, все мы люди и должны понимать: какие уж тут теплые и сытные приюты для деклассированных люмпенов, если сотрудникам милиции ничтожную зарплату задерживают уже несколько месяцев? В округе остался один-единственный приемник-распределитель…

•Так ведь второй, по просьбе руководства управления внутренних дел, мы переоборудовали для нужд следственного изолятора. Разве вы об этом не просили?

•Одну дырку закрыли, другую открыли… – словно самому себе сказал милиционер.

Префект, видимо решив отложить разнос, опять посмотрел в справку :

•Детей-голодранцев развелось… Что все сироты, что ли?

Маргарита вздрогнула. Это был уже упрек в ее сторону. Хотя упрекать, в принципе, было не за что. Она и сотрудники подобных отделов социальной защиты и так делали все возможное и невозможное, чтобы пристроить подростков хотя бы под казенную крышу. Ими за два года в столице было открыто одиннадцать детских приютов, из которых один был чисто девичий. Вспомнив об этом, Маргарита не могла, да и не хотела утаивать факт милицейского произвола. Конечно, ей не хотелось бы выносить сор из милицейской избы и на этом совещании упрекать работников внутренних дел в лице заместителя Бурдакова, но и молчать она уже больше не могла. Не имела права. Ведь дело дошло до того, что девичий приют, который находился в трехэтажном особняке, милиционеры просто затерроризировали. Дело дошло до того, что один из милиционеров высказал директору приюта непонятно откуда появившуюся версию о том, что в приюте готовят проституток для борделей на Западе. Доказать свои же фантазии милиционеры решились с помощью тех же воспитанниц, которых подолгу допрашивали в отделении. Но когда допросы ни к чему не привели, милиционеры, вооружившись автоматами, стали регулярно наведываться в приют под невинным предлогом «посмотреть».

•Дмитрий Яковлевич, коли вы уж задели подростковый вопрос, то хочу сообщить, что забота нашей милиции о детях превратилась в последнее время в настоящий террор.

Префект в изумлении поднял брови. Кондрашов, сообразив, о чем хотела сказать Белякова, потупил глаза и принялся снова черкать что-то на справке.

•Ровно неделю назад люди с автоматами устроили очередную атаку на девичий приют. Подняли и девочек, и воспитателей в семь утра. Воспитанницы решили, что их всех силой хотят отправить в подростковый приемник-распределитель.

• В распределитель направляются самые трудные подростки. И в этом нет ничего страшного, – поправил ее Кондрашов.

•Ничего страшного? – возмутилась Белякова. – Те, кто успел побывать в вашем детприемнике, делятся страхами с остальными обитательницами приюта. И страхи вполне обоснованы. Хуже, чем в тюрьме строгого режима. Провинился один – все будут стоять шеренгой и пялиться в одну точку, пока у виновного не сдадут нервы, и он во всем не сознается… Одну девочку наказали за найденные в туалете окурки, а потом оказалось, что это сами воспитатели курили. В туалет – строем. На обед – строем. Это что армия, что ли? Или воспитательное учреждение? Но это еще куда ни шло! Девчонки вспоминают тамошние наказания. Из экстремальных методов – дубинки. Если есть время и желание – ставят на горох. Для самых непонятливых – карцер, в котором без еды и воды они могут просидеть до трех дней. Девчонки в родном доме не видели ничего хорошего, и мы действуем теми же самыми методами. Так вот, после налета автоматчиков на приют несколько девчонок пообещали покончить жизнь самоубийством. Я хочу заметить, что это не пустые обещания. У некоторых подростков патологический страх перед милиционерами.

•Чего же это они нас так бояться? – ехидно спросил Кондрашов.

•Могу сказать, Сергей Ефимович, – и Белякова с вызовом посмотрела на заместителя Бурдакова. Теперь даже, если бы на совещании присутствовал сам Михаил, она все равно бы сказала в глаза все, что думает о «воспитательных» методах некоторых сотрудников.

• В тот приют мы отлавливали девчонок по вокзалам. Одна, например, из приличной семьи, жила с родителями в Минске. Но потом сбежала из дома и приехала в Москву, где на нее сразу же местные бандиты глаз положили. А способствовал в этом сотрудник муниципальной милиции. Еле успели перехватить… Другая девушка сюда поступать приехала. Провалилась, а денег на обратный билет уже нет. Пока работу искала, пришлось на вокзале ночевать. На вторую же ночь ее задержал наряд милиции, изнасиловали и избили. А потом она попала в банду, курирующую Курский вокзал, – они хотели ее заставить заниматься проституцией. Но она попала в тот самый девичий приют дико напуганная. Не желала даже говорить о своем горе, не то что в суд на насильников подавать. Но потом успокоилась, было, а тут на приют автоматчики совершили атаку. Думала, что ей отомстить пришли. Ну и за веревку…

Префект тяжело вздохнул:

•Насильников, я надеюсь, задержали?

•Задержать-то задержали. Только выпустят, скорее всего. За давностью времени трудно доказать факт насилия. Да и пугают девчонку, дескать, еще что-нибудь скажешь – вообще повесим.

•Ваши красавчики? – спросил префект у Кондрашова.

Тот тихо ответил:

• В семье не без уродов, Дмитрий Яковлевич.

Неожиданно для всех собравшихся обычно спокойный и уравновешенный префект грохнул со всей силы кулаком по столу:

•Чтобы сам во всем разобрался! Слышишь, Кондрашов – сам! И по этому факту изнасилования все доложишь мне в конце недели. Немедленно преступников под суд! А я посодействую, чтобы к ним применили самую строгую меру наказания. Самую строгую! Что у вас еще, Маргарита Павловна?

Белякова решила до конца быть откровенной, вспомнив, как на Арбате омоновцы не церемонились с нищими-инвалидами.

•Я понимаю, Юрий Яковлевич, что рейд есть рейд. Но как сотрудники милиции унижают при этом людей! Безногому нищему с Арбата не позволили даже костыли прихватить. До машины по земле волоком тащили. Всюду народ, зеваки. С каким чувством прохожие глядели на действия милиционеров…

•Я хочу заметить, что далеко не все инвалиды – настоящие калеки, – перебил ее Кондрашов. – На Суворовском бульваре одну старушку-нищенку многие прохожие жалели. Этакий божий одуванчик! Видавшее виды пальтишко, латаный головной платок. Благо весь этот «маскарад» наш человек смог разгадать. Подошел к ней, попросил предъявить документы. Но бабка быстро засеменила прочь, а потом, отбросив клюку, помчалась словно спринтер. Догнали старуху. Оказалось, под инвалидку работал тридцатилетний преступник, имеющий за плечами десять лет тюрьмы. В кармане у него нашли пистолет. А под видом нищенки он поджидал обидчика-подельщика, чтобы разрядить в него обойму.

•За это вам честь и хвала, – уже спокойно сказал префект. – Но тем не менее милиция должна выполнять роль благодетелей, а не стервятников. Но и службам социальной защиты нужно активнее работать с инвалидами. Призывать их к совести, в конце концов. А то что же получается? Мы им пенсии увеличиваем, пособия по инвалидности добавляем, а они все равно ползут на улицы…

•Вот и у вас, Дмитрий Яковлевич, отношение к инвалидам, как к нахлебникам государства. Впрочем, в этом нет ничего удивительного…

Белякова ощутила на себе взгляды участников совещания. Многие не одобряли ее смелости и дерзости, с какой она упрекнула префекта. Но сам префект, получивший от Беляковой достойный отпор на прошлом расширенном совещании, догадывался, что эта женщина, которую он не так давно назначил начальником отдела социальной защиты префектуры, ничего не будет говорить необоснованного и недоказанного. Мало того, ему импонировал ее честный, открытый взгляд на все проблемы, с которыми сталкивалось население его округа. И если уж Белякова была чем-то недовольна, то ее критика поддерживалась конкретными предложениями о том, каким образом можно было бы решить проблему.

•Интересно, интересно, Маргарита Павловна, что же такого криминального я сказал по отношению к инвалидам-нищим?

•Прежде всего никакого криминала в ваших словах не было, но и ничего нового вы также не сказали. Ради Христа или ради общественного спокойствия инвалиды всегда в России получали свой к

сок хлеба, и этим свои обязательства общество считало перед ними выполненными. Но сегодня у них и на кусок хлеба не хватает. И поэтому они вынуждены попрошайничать и вступать в нищенские картели и синдикаты. Мы все еще наивно думаем, что многочисленное появление нищих – явление чисто социальное. Дескать через пяток- другой лет станут условия жизни лучше – и сразу все образуется. Свежо приданье! Обученный просить передаст свою профессию по наследству. Таким же горемыкам. Я к чему все это говорю в который уже раз! А к тому, что судя по сводкам происшествий, которые мне любезно предоставляют из управления Бурдакова, говорят о том, что в наш цивилизованный век идет великая борьба за существование и мы лишь только пока фиксируем итоге естественного отбора.

•Ого, хватила, – произнес кто-то за спиной Беляковой. Но она не обратила на ехидную реплику внимания и продолжала дальше:

•И если мы ничего не будем предпринимать, дабы остановить процесс образования новой касты российских нищих и попрошаек, будем делать вид, что не замечаем их, мы никогда не получим права именоваться цивилизованным городом и государством, какое бы почетное место не отводили нам на международных конференциях и симпозиумах…

•Но мы же, повторяю, выделяем средства и оказываем помощь, – перебил ее префект.

•Но соизмерима ли эта помощь со стоящей перед обществом проблемой? Вот вы сказали, что были увеличены пенсии. Но пенсии увеличились за два года в пять раз, а цены на продукты выросли в восемь. Как не ходить с протянутой рукой, когда почти восемьдесят процентов инвалидов имеют среднемесячный доход на одного члена семьи ниже стоимости минимальной потребительской корзины, то есть находятся за чертой бедности…

•Но ведь мы помимо различных выплат регулярно снабжаем инвалидов и гуманитарной помощью, – не выдержал выпад в свой адрес начальник финансово-хозяйственного управления. – Разве не вы, Маргарита Павловна, составляли списки, нуждающихся в такой помощи?

•Я составляла. Только это не говорит о том, что все люди получили гуманитарную помощь сполна. Так, крохи. Я опросила своих инвалидов. Каждый из них в течение прошлого года получил помощи на десять долларов, хотя пришло из-за рубежа по пятьдесят на каждого. Зато те, кто выдает эту помощь, ездят в «мерседесах», строят особняки на Лазурном берегу и едят крем из взбитых сливок…

•Вы думаете, что говорите, Маргарита Павловна! – возмутился начальник финансово-хозяйственного управления. – Это ведь прямые обвинения в мой адрес!

•Вполне возможно, – сказала она спокойно. – Косвенно виноваты и вы за своих сотрудников. Мне хотелось бы, чтобы сотрудники по борьбе с экономическими преступлениями разобрались в этом вопросе.

•Хорошо, люди из управления Бурдакова займутся этой проблемой. Но вы-то что сами предлагаете? – прищурил глаза префект.

•С некоторых пор стало ясно, что в округе необходимо создать централизованную организацию, которая бы действовала под жестким контролем населения, и которая взяла бы на себя миссию по распределению государственной помощи.

•Ну, так вам и все карты в руки, – сказал префект.

•Мы создали такую организацию…

•Очередные «Рога и копыта»… – с ехидством пробурчал оскорбленный начальник финансовой службы.

•Рога ли, копыта, как хотите. Только однажды помощь в полном размере дошла до своего потребителя.

•Почему однажды? – спросил префект

•Потому что работники хозяйственного управления больше ни разу не сообщили о получении таковой.

Префект что-то записал в своем блокноте. И она издалека увидела, как напротив убористого шрифта он поставил жирные вопросительный и восклицательный знаки.

•Но как же будем выполнять постановление мэра о борьбе с бродяжничеством, Маргарита Павловна? Что вашему отделу для этого требуется?

•Не все зависит от округа. Нужны деньги на создание специальной медицинской службы, которая бы занялась вывозом бродяг в санитарные пункты для их обследования и направления в центры социальной и медицинской реабилитации. Один такой в округе существует, но может принять только сорок человек. Конечно, этого мало. Невозможно изменить ситуацию без разработки положения о привлечении к труду бомжей, прошедших реабилитацию. Во-вторых, я бы просила вас поднять в московской Думе вопрос о введении в столице ответственности за бродяжничество, за вовлечение несовершеннолетних в занятия попрошайничеством. Наконец, учитывая сложную ситуацию в Москве, хотелось бы иметь закон об ответственности родителей и правилах поведения детей и подростков.

Префект что-то торопливо записывал в свой блокнот. Потом поднял голову:

•Дельные предложения. Я с вами полностью согласен и на первой же сессии городской Думы подниму этот вопрос. Думаю меня поддержат и другие руководители округов.

Он посмотрел на часы.

•Ну, я думаю, закончим. А то ведь весь день можно прозаседать. Всем все ясно? Тогда всего хорошего.

В коридоре ее взял под руку Кондрашов.

•Что же вы нас так, Маргарита Павловна?

Она добродушно улыбнулась:

•Не обижайтесь, Сергей Ефимович. Но разве вы не согласны, что иные работники правопорядка, действительно, пользуются служебным положением и бесчинствуют? А конкретно вас я не хотела обидеть. Будь на вашем месте Бурдаков, я бы сказала то же самое.

•А тет-а-тет вы не могли все это сказать в отделении? – уже миролюбиво спросил Кондрашов.

•Нет. Если бы я сказала обо всем только вам, то вы бы отделалась полумерами. Мне знакомы ведомственные правила…

• В принципе, вы правы, – согласился милиционер.

•Да, а почему же сегодня не было Михаила Ивановича?

•Как, вы разве не знаете?

•Нет.

•Он тяжело ранен, Маргарита Павловна.

•Как? – Белякова почувствовала, как кровь ударила ей в голову. – Мы с ним вчера в шестом часу вечера расстались…

•А в двадцать один пятнадцать в него стреляли бандиты, – с милицейской точностью сказал Кондрашов.

•Где он?

• В реанимации.

•Я хотела спросить, в какой больнице?

•Он в госпитале Министерства внутренних дел. Я сейчас поеду к нему. Если хотите, возьму вас с собой.

•Да, конечно. Я поеду с вами.

В машине она плакала. Не стеснялась ни Кондрашова, ни водителя. Потом медсестра их долго вела по длинным коридорам. В палате Бурдаков находился один. Он после операции еще не приходил в сознание. К его телу были подведены какие-то провода и трубки. Работали приборы, показывая, что этот человек все еще борется за свою жизнь.

Она опустилась на стул и закрыла лицо руками…

Оглавление