Оглавление

ГЛАВА 5. МАРГО

Маргарита Павловна Белякова – начальник отдела социальной защиты населения префектуры округа уже несколько дней обдумывала свой предстоящий разговор с неизвестным ей редактором газеты «Милосердие». На работе, на улице и дома, оставаясь наедине с самой собой, она мысленно спорила с префектом, органами правопорядка, руководителями различных благотворительных организаций о судьбе нищих и попрошаек, наводнивших столицу.

Она не могла понять и того, почему это Татьяна Сергеевна так печется о признании, неприкосновенности и свободе нищих и бездомных. Она тут же себя одергивала и в который раз повторяла, что так и должно быть. Кто еще, как ни сотрудники газеты с таким гуманным названием, должны заботиться о правах опустившихся на дно людей?

Конечно, сегодня общество несколько изменило свое отношение к бомжам. Их признали. Но она, Маргарита Павловна, была до мозга костей уверена, что легче от новых свобод ни окружающим, ни самим бомжам не стало. Она бы не вступила в спор с тем, кто стал бы ее уверять, что бездомность, как и проституция, в России никогда не исчезала. Но при Советской власти, которую она, Белякова, не признавала, но отдавала ей должное за организацию порядка, начиная с 60-го года и по первый день образования суверенной России, бездомность считалась уголовным преступлением. Государство заботилось о прописке каждого человека, но уж если этот человек не принимал забот правительства, то на это имелась статья 209, по которой тунеядец мог загреметь в места не столь отдаленные за бродяжничество или попрошайничество. А уголовная ответственность подрезала крылья многим любителям путешествий и выклянчиваний.

Она вспомнила свое первое знакомство с настоящей профессиональной нищенкой. В тот день она возвращалась с дачного участка. В вагон вошла женщина с двумя детьми. Вид, конечно, она имела неопрятный, оборвыши поддерживали ее за руки.

• Люди! Милые вы мои! – вдруг сипло и с убедительным надрывом запричитала она. – До чего же мы дошли! Мне стыдно! – и залилась старуха натуральными грязными слезами.
• Бабуля, не плачь… – забормотали дети.

Бабка перестала лить слезы и снова обратилась к пассажирам за денежной помощью.

Держась за поручни и опять проливая слезы, вся компания двинулась по вагону. Подавали почти все.

Вышла женщина в Мытищах. Маргарита не удержалась и выскочила за ней. Вместе со своими «внуками» бабка устремилась к помещению вокзала, где к ним присоединился какой-то нечесаный мужик. По жестикуляции Марго догадалась, что между ними состоялась какая-то разборка. Видимо, он требовал выдать ему весь сбор, а она большую часть явно припрятала. Наконец беседа, сопровождаемая непечатным соответствующим фольклором, завершилась. Пожилая тетка подхватила детей и ринулась смотреть расписание.

Маргарита и теперь не смогла бы сказать, что ее дернуло, но она вдруг подошла к старухе и спросила:

• Можно с вами поговорить?

Старуха, отпустив детей, с недоумением осматривала ее с ног до головы. Потом с недоверием спросила:

• А что надо?
• Дело в том, что я видела вашу работу и… – Маргарита сделала над собой усилие, чтобы не рассмеяться, – мне бы тоже хотелось попробовать!
• А ты кто такая? – все еще с той же недоверчивостью спросила драматическая старуха.

Тут заныли дети, дергая свою наставницу за подол платья:

• Эй, купи нам мороженого! Ты обещала!
• Заткнитесь! – грубо цыкнула на них мошенница.

Белякова для пущей убедительности достала из сумочки паспорт, развернула, ткнула в страницу, где стоял штамп прописки и тут же (откуда только взялся талант!) сочинила целую легенду:

• У меня ребенок, образование, прописка. Но муж бросил, а работу найти не могу. Сижу с пацаном на голодном пайке…
• Ребенок у тебя свой есть – это очень хорошо… – вдруг деловито одобрила побирушка и пояснила: – Не надо деньги за прокат платить. Потом я смотрю – ты еще не синюшная…

Белякова поняла, что старуха намекает на то, что она еще не спилась, и сделала вид, что приняла ееслова за комплимент.

• Культурная, интеллигентная, – продолжала оценивать ее мнимая нищенка. И вдруг спросила: – А как ты работать собралась?

Белякова вошла в образ этакой простушки:

• Ну, может быть, мне так и сказать, мол, нет работы, ребенок голодный…
• Дура! – перебила ее бабка. – Кто тебе за это даст? Почти у всей Москвы дети голодные! Ты скажи, что у тебя туберкулез, старший ребенок уже умер, а младший только заболел. Говори, что и ты скоро помрешь, а младшенького еще можно спасти. С этим текстом моя подруга работала. Только она теперь в Греции.
• Как? – только и нашла, что спросить Белякова.
• Замуж вышла за грека. Вот и умотала. Так что, легенда свободная. Дарю! А работать, дорогая, мы будем с тобой в одной электричке. Завтра хватай ребенка, одежку я ему здесь подберу, и к половине восьмого утра подъезжай сюда, в Мытищи.

удешь отдавать мне половину выручки. Только, смотри, не виляй и без хитростей! И еще учти – половину нужно отдавать ментам. Так что, будешь отдавать мне все, а я тебе уже сама начислю зарплату.

Белякова согласно кивала. Но ее подмывало спросить о главном: каков же будет ее дневной заработок?

• А вы сами, сколько получаете? – поинтересовалась она.

Старуха не обиделась, но и не назвала точной цифры.

• Я тебе так скажу: сколько я получала штукатуром – с этой работой даже сравнивать смешно. Деньги хорошие. Когда-то у меня было в сберкассе три тысячи рублей – всю жизнь их копила. Они, как сама знаешь, быстро обесценились. Словно сгорели. На работе тоже меня сократили – старая уже была. Так что, нищей я и правда считалась. Это теперь я могу, к примеру, норковую шубу себе купить или в любой ресторан завалиться. Но при деньгах надо голову на плечах иметь. У тех, кто выпить любит, – вся выручка и уходит на водку. Глядишь, через месяц-другой и подавать почти перестают. Благодетель, он ведь синюшек не любит.

Конечно, ни на какую встречу на другое утро Белякова не пошла, но глубоко задумалась о том, что многие люди буквально паразитируют на нищенстве. Ощутив вкус легких денег, многие даже увольняются с работы и, облачившись в бутафорские одежды, выходят на промысел.

Теперь она, Маргарита Павловна, была бы не против, если бы вновь начала действовать статья, карающая за тунеядство и бродяжничество. Пусть направленная наперекор свободе. Но, бомжачья свобода-то была мнимой. Да и приводила эта свобода не к процветанию, а к деградации слабой личности. Статьи же в газете «Милосердие» поддерживали нищенское братство, и создавалось впечатление, что сотрудники газеты во главе с редактором даже вовсе не хотели, чтобы сами нищие выбрались из грязи. В статьях звучал лишь призыв, чтобы им, нищим, больше помогали, чтобы их не трогала милиция, чтобы каждый привлекался для санэпидемобработки только по собственной воле и желанию.

Вот и в последнем номере смысл статьи сводился к тому, что наша страна, как и вся Европа, подписала Международную конвенцию о правах человека, и что в результате этого акта была отменена двести девятая. И автор призывал не законопослушных граждан города, а бомжей и нищих жить так, как им хочется. При этом смаковал прелести бездомной жизни, ностальгировал по горьковским ночлежкам. Он с гневом обрушивался на тех, кто распихивал «свободный народ» по приемникам и распределителям, принудительным санитарным приютам для больных, вытаскивал бомжей из канализационных колодцев, подвалов, спускал с крыш. И тогда они, нищие, сами смогут прокормиться и позаботиться о себе.

Но вот чего не могла понять Маргарита Павловна, так это того, как газета с названием «Милосердие» с завидной четкостью и регулярностью, причем тайно, попадает ей не стол. Она вспомнила, что видела эту же газету в приемной префекта и даже у некоторых чиновников из мэрии. В это утро, прикрыв дверь в свой кабинет и сев за стол, она вновь под рукой увидела свежий номер «Милосердия». Перевернула газету, отпечатанную на одном листочке, но цифры, обозначающей тираж, в выходных данных так и не нашла. Не указывала редакция, в какой типографии была отпечатана сея листовка, называемая газетой, отсутствовал лицензионный номер Комитета по печати.

«Очень странная газета, – в который раз подумала Маргарита Павловна. – Конечно, если журналисты действительно проявляют бескорыстную заботу о нищих, то редакции нужно помочь. Но только, какая корысть может быть в помощи нищим?» Этого Маргарита Павловна понять не могла. Тем более что редактор никогда не изъявлял желания распределять гуманитарную помощь – продукты, медикаменты, одежду.

Она ничего не понимала. Она сомневалась в существовании целого редакционного коллектива. Все статьи и заметки были написаны в одном стиле. А она знала, что не может быть двух одинаковых способов письма, так же как не может быть двух в точности похожих друг на друга людей.

Нет, конечно, она, не откладывая в долгий ящик, посетит и редактора, и сотрудников газеты, если таковые имеются. Только перед этим хорошо было бы справиться о личности самой Татьяны Сергеевны…

Ее рука непроизвольно потянулась к телефонному аппарату:

• Приемная начальника отделения милиции…
• Это Белякова из префектуры округа, а Бурдаков на месте?
• Секундочку, сейчас соединю.
• Здравствуй, Марго! – услышала она знакомый еще с первого курса института голос.
• Привет, Миша. Ты не хочешь вспомнить давние времена и пригласить меня на свидание?
• Марго-Марго, – с грустью воспоминаний ответил голос в трубке. – Ты издеваешься и, как прежде, насилуешь мое сердце. Да я прямо сейчас готов, как мальчишка, бежать к тебе или в Сокольники на наше место.
• Миша, неужели это было так давно?
• Вчера это было, Марго, еще вчера…
• Ладно, как-нибудь посидим в ресторанчике, выпьем по рюмочке коньяка и до мелочей покопаемся в былом.
• Ну вот, сначала обнадежила, а потом сразу «как-нибудь», – обиделся начальник отделения милиции.
• Я могу, Миша, и сегодня к тебе приехать. Но – по делу.
• Ну вот, совсем осадила, – сказал он иронично и перешел, как ей и хотелось, на деловой тон. – Ты мне скажи, что за вопрос тебя волнует, мы его проработаем и, чтобы ты не теряла времени, скажем, когда приехать. А может быть, и сразу дадим исчерпывающую информацию.
• Хорошо. Меня интересует редактор и сотрудники газеты «Милосердие». Кто такая Татьяна Сергеевна Афонина? И вообще как появилась эта газета? Каков тираж? Я бы не напрягала тебя и обратилась бы в Комитет по печати, но в выходных данных не видно, чтобы газета прошла соответствующую регистрацию. Ты сам-то слышал о такой газете?
• Даже получаю, – последовал рассеянный ответ, – но, к сожалению, ни разу не читал. Об инвалидах что-нибудь?
• Скорее всего, о бомжах и попрошайках, которых у тебя в районе развелось видимо-невидимо.
• Ну вот, Марго, начали за здравие, а кончили за упокой. Можно подумать, что ты в другом округе работаешь. Ты что, позвонила, чтобы с меня стружку снимать?

Она уловила в его голосе знакомые нотки строптивости и неповиновения, те черты его характера, которые были ей так знакомы с беззаботной юности, когда они любили друг друга, но и не уступали при ссорах ни в чем. Тогда он, как и сейчас, вставал в позу непокорности и отчуждения. Она поспешила его успокоить:

• Нет, Миша. Никто с тебя стружку снимать не собирается. Но меня действительно интересует количество бомжей и нищих в нашем районе, а также личность редактора газеты «Милосердие».
• Заказ принят, – сказал он холодно. – Можете, Маргарита Павловна, подъезжать через пару часиков, все данные возьмете у дежурного…
• Миша… – с укоризной в голосе сказала она, как и раньше, когда в ее планы не входили ссоры, и когда она была им неправильно понята.
• Ну, о чем разговор, заходи, конечно, ко мне. Кофейку попьем. Я действительно пустил нищенский вопрос на самотек. Просветим друг друга в том, что нам известно.

Он смягчился и говорил уже с ней прежним добрым голосом. И ей было приятно вспомнить свой роман с Мишкой Бурдаковым, который длился на протяжении трех курсов в Юридическом институте, где они учились. Возможно, они б несли свою любовь и дальше, но Мишка перешел на заочное отделение и устроился младшим опером в отделение милиции. У него совершенно не стало свободного времени, и потому их встречи и набеги в Сокольники становились все более редкими. А потом Мишку направили за девяносто километров в подмосковный городок, где он, студент-заочник, не имеющий диплома, был утвержден в должности начальника отдела по борьбе с бандитизмом. Она же успешно сдала выпускные экзамены и получила должность юриста-эксперта на заводе шампанских вин. И они полностью потеряли друг друга из поля зрения.

Когда же ее, Маргариту Белякову, пригласили работать в префектуру, она уже оставила должность юрисконсульта в крупном министерстве. Работа юриста в течение пятнадцати лет приелась, и ей захотелось попробовать себя на новом месте. И когда в префектуре она в новой должности пришла на совещание руководителей округа, увидела его, Мишку Бурдакова, в ранге начальника управления. И, честно говоря, в тот вечер, до конца совещания была рассеянной и отрешенной, забыв, по какому случаю находится в огромном зале, где все с деловыми лицами слушают доклады, о чем-то спорят, выражают свое доверие и недоверие. Их взгляды несколько раз встречались, и она точно могла сказать, что в его сердце возник тот же самый переполох, который не позволял ни ей, ни ему вникнуть в ход проходившего совещания.

После окончания совещания они долго держали друг друга за руки и поедали глазами. Но смогли произнести только дежурные фразы. Его ожидала оперативная машина, и они договорились оставить основную беседу «кто и как» на потом. Но этого самого «потом» так больше и не представилось. То ли он не хотел звонить, то ли действительно был слишком занят.

… Она надела пальто, бросила взгляд в окно – тучи со всех сторон набегали на Москву. Подняла воротник, готовая к неожиданностям, и покинула кабинет. Она ехала на свидание. И пусть кто-то считает, что оно деловое.

Оглавление