Назад

О ЧЕМ ПОЕТ ПОД КРЫЛОМ САМОЛЕТА…

Бригадир овощеводов совхоза «Заря» Евдокимыч вынул из родника последнюю бутылку водки. Лихо сбил пробку, разлил по стаканам и, отмахнувшись от кровожадных комаров, в который раз произнес свой неизменный тост:

– Эх, пей не робей, а как выпьешь не жалей!

Мы чокнулись, выпили, захрустели малосольными огурчиками, с грустью поглядывая на пустую бутылку, которая заняла место рядом со своими тремя сестрицами-близняшками. Вечер был бесподобный, разговор задушевный и душа, естественно, требовала продолжения праздника.

– Может быть, ради дорогого гостя заглянем в карманы, да еще на одну наберем? – оглядел членов своей бригады Евдокимыч.

Все, как по команде, стали шарить по карманам. И в кепку бригадира полетела железная мелочевка. Я тоже похлопал по карманам, показывая, что кроме обратного билета на поезд, в них ничего не было.

– Восемнадцать рубликов, – поджал губы Евдокимыч и почему-то добавил, – Ровно столько, сколько я получаю за два рабочих дня. А водка в нашем коммерческом магазинчике стоит двадцать пять.

– А может быть она тебе в долг даст, Евдокимыч? – безнадежным голосом спросил совсем еще молодой овощевод Коля.

Бригадир в ответ лишь махнул рукой, мол, как же даст! Догонит и еще раз даст! Наступило тягостное молчание. Но все трое членов бригады то и дело умоляюще бросали взгляды в сторону тракториста Михалыча – мужика лет сорока пяти, который за все время нашего застолья тихо сидел около костра, подбрасывал палки в огонь и лишь иногда подавал короткие реплики. Наконец, Евдокимыч не выдержал:

Михалыч, может выручишь, по-шустрому слетаешь к Кабанихе в Микулино? Пока совсем не стемнело.

За время своей командировки я успел объездить весь район и знал, что от «Зари» до Микулино не меньше восьми верст. Тоскливо поглядел на «Беларусь» с тележкой, в которой на реку нас доставил Михалыч и в уме прикинул: если Михалыч и согласится «слетать» в Микулино, то вернется обратно не раньше чем через полтора часа.

– Сами знаете, что пьяный за рулем преступник.

– Да ладно тебе, Михалыч. На прошлой неделе корову-то свою летал искать. А сейчас общественный интерес соблюсти не хочешь. Слетай, не выкобенивайся. На восемнадцать рублей Кобаниха тебе пару бутылочек самогона продаст. А это, считай – три сорокоградусной водки будет.

Михалыч, видимо, согласившись, отчаянно махнул рукой, поднялся и кивнул в сторону молодого Кольки.

– Пошли пропеллер крутанешь.

Они быстрыми шагами удалялись в сторону огородов.

– Какой пропеллер? – с удивлением спросил я у Евдокимыча, когда они, обойдя «Беларусь» с тележкой, совсем уже скрылись из виду, – Разве они не на тракторе?

– На самолете! Ты что не знал? Разве тебе не говорили?

Я с подозрением посмотрел на бригадира: во заливает! А тот без зазрения совести врал дальше.

– Михалыч у нас голова! Конструктор! Из деревяшек аэроплан построил, приладил к нему лодочный мотор и летает себе на здоровье.

– Евдокимыч, может быть ты выпил лишнего?

Я хотел сказать еще что-то о нелепости его пьяных фантазий, но за спиной вдруг затарахтел какой-то агрегат, так напоминающий работу отбойного молотка, и через несколько секунд в десяти метрах над нашими головами в сторону Микулино пролетела четырехкрылая этажерка.

– Во! Гляди, Фома неверующая, – устремил в сторону летательного аппарата указательный палец Евдокимыч.

Я был ошарашен. А Евдокимыч, убедившись, что мне и в самом деле ничего не известно об их деревенской достопримечательности, принялся с жаром рассказывать о самолете, словно боясь, что его кто-то опередит.

– Для взлета хватает ста метров, для посадки – вдвое меньше. А приземляться аэроплан может практически везде. На дороге, на поляне, даже на огороде.

– Не пикировал? – поинтересовался я.

– Ни разу. Три года летает и ни одной аварии. Правда, несколько раз в полете у него бензин заканчивался. Тогда он планировал к ближайшей бензоколонке и подруливал на своем агрегате прямо к окошку кассирши. А бывала садился на шоссе и там стрелял у водителей топливо. Аппарат-то на семьдесят шестом работает.

– А милиция? – поинтересовался я.

– А че ему милиция? Он же не в Копенгаген и не в Москву рейсы совершает. Летает потихоньку в своем районе. В смеркающемся небе вновь раздался стук отбойного молотка. Летательный аппарат сделал вираж и приземлился в ста метрах от нашего костра. Через пять минут подошел и сам Михалыч, распахнул куртку и стал выкладывать на траву бутылки. Четыре штуки. Одна к одной. И все вмиг забыли о самолете.

– И как же тебе четыре штуки удалось заполучить? – несказанно обрадовался бригадир. – Денег было на две!

– Я ей мешок сахара закинул. Кабаниха давно просила. В их-то сельмаг по такой раскисшей дороге ни одна машина проехать не может…

… Евдокимыч лихо сбил пробку, разлил по стаканам и, отмахнувшись от кровожадных комаров, опять произнес свой неизменный тост:

– Эх, пей не робей, а как выпьешь не жалей!

К четырем пустым бутылкам прибавилась еще одна, уже пятая сестра…

1998 г.