Назад

ОШИБОЧКА ВЫШЛА

Бабка Настя готовилась к первомайскому празднику. В канун наварила самогонки, подкрасила ее жженым кофе, разлила по толстым бутылкам из-под импортных ликеров и все поставила в шкафчик. Благо, другие времена настали и прятать подальше от посторонних глаз, как это было в при советских праздниках, не представлялось нужным. Теперь – вари сколько душа пожелает, выставляй ее напоказ – никто и слова не скажет.

И тем не менее, бабка Настя одну бутылочку все-таки припрятала в старый сундук, доставшийся ей по наследству еще от матери.

Она уселась за стол около окна, порезала соленые огурчики, налила в граненую стопку восемьдесят граммов и задумалась. Вот внучка в люди вышла – стала учительницей. А внук, как был в отца вертопрахом, таким же и остался. С одной работы попросили, с другой… Только и знает, что по воскресеньям к ней похмеляться бегать.

Она маленькими глотками выпила стопку, взяла пальцами кружочек огурца и послала его в рот. Нет, подумала она, самогонка получилась славной. Впрочем, как и в прошлый раз и в позапрошлый.

Напротив окна остановилась соседка – тетка Матрена. Бабка Настя тут же открыла форточку, впустив в дом свежей весенний воздух и крикнула:

– Матрена, а Матрена, етить твою мать, ну-ка зайди на минуточку…

Матрена грузно уселась на табурет, подвинула поближе налитую бабкой Настей стопку.

– Ну, Настена, вздрогнем?

– А ведь специально, сучка, остановилась под окнами. Знала, что на стопочку позову, – добродушно сказала своей постоянной компаньенше бабка Настя.

– Дак, от твого дома за версту спиртом несло. Ноги сами и поворачивали, – ответила Матрена, и в два глотка оприходовала содержимое стопки. – Эть, как хороша…

– Ну, что, забрала? – через несколько минут спросила бабка Настя.

– Еще как забрала, – жуя огурчик похвалила самогонку Матрена. – Давай-ка еще по одной…

К вечеру бабка Настя, что очень редко бывало, прилично набралась. Матрена, хлобыстнув на посошок, перетащила бабку на кровать, уложила, накрыла одеялом.

Утром 1 мая, когда к бабке Насте снова заглянула Матрена, старуха только глазами вращала и ни слова не могла сказать. Матрена испугалась, глядя на недвижимое тело совей соседки и поскакала по деревне трезвонить о случившемся. Через полчаса прибежали дочка с внучкой. Сын заявился в праздничном костюме и в галстуке. Поохали, поахали и вызвали врача. Тот поводил ладонью перед глазами, пощупал пульс, смерил давление.

– Парализовало старуху, – констатировал врач и, вздохнув, добавил, – Готовьтесь к худшему.

Настена, казалось все слышала, но ответить ничего не могла и только жалобно водила глазами из стороны в сторону. А потом уснула. Все праздничные дни так и пролежала на кровати не двигаясь.

После праздников и родственники и соседи так и решили, что Настена свое отжила. Сын сворил оградку и перетащил ее в бабкин двор. Дочка гроб заказала. Поставили домовину на табуретки в сенях. Стали продукты и водку подкупать, чтобы поминки честь по чести справить.

Семь дней без движения провела бабка Настя в постели. На восьмой приподнялась и уселась – к полному изумлению дежурившей день и ночь около материной кровати дочки.

– Что вы, мама, лежите, лежите. Вам вставать ни в коем случае нельзя!

Но бабка, видимо, пропустив мимо ушей слова дочери, почти шепотом попросила:

– Ну-ка, помоги мне подняться, – и, придерживаясь за руку дочери, направилась к старому сундуку. – Открой, – скомандовала она и добавила, – Там под одежкой – бутылочка должна быть…

Они доковыляли до кухонного стола и бабка Настя опустилась на свой любимый табурет около окна. Вытащила зубами пробку из бутылки и налила в граненую стопку.

– Что вы, мама, делаете! – запричитала дочка.

– Поди прочь! – ответила бабка и медленными глотками выпила самогон. Занюхала заплесневевшей корочкой. Посидела, посмотрела в окно и через несколько минут в глазах появились живые искорки.

– А что это в сенях за домовина стоит?

Дочка нервно теребила в руках носовой платочек:

– Так мы ж думали, вы уже на небеса собрались…

– Я? – изумилась бабка Настя, ошарашенная ответом, Я? На небеса? Вы с ума сошли! Мне только семьдесят четыре! Надо ж, что удумали – заживо похоронить собрались!

Она резво поднялась с табуретки, взяла со стола бутылку, закрыла пробкой и опустила ее в огромный карман своего халата.

– Ступай домой, – сказала она дочери.

– А вы?

– За меня больше не беспокойтесь. Я к Матрене…

Из кухни дочь слышала, как бранилась мать во дворе:

– Ироды! И оградку уже припасли! Все стараются меня скорее в сыру землю упрятать.

Хлопнула калитка. А через час из дома соседки Матрены доносилась протяжная песня, исполняемая в два голоса:

– И никто не узнает, где могилка моя…

1997 г.