25

Агата играла классику.
Кнорус не знал что именно, но точно знал, что что-то древнее: так сейчас не чувствуют. Он оглянулся вокруг.
Агатина музыка никого не волновала. Некоторые, правда, кидали ей мелочь, но так… автоматически.
Агата потянула последнюю ноту. Музыка стихла. Она постояла, словно удивляясь, что все закончилось. И стала укладывать инструмент в футляр. Кнорус подошел к ней. Заглянул в лицо. Агата была непривычно сосредоточена.

• Привет!
• О! Привет! – ответила она, но даже не улыбнулась.
• Проводить?
• Проводи, - сказала она деловито.
• Что с тобой? – он забеспокоился.
• Ничего! Уезжаю!
• Куда?
• В Париж! Куда ж еще?
• В Америку все едут! – он ничего не понимал и пытался нащупать хоть какую-то твердь.
• Нетушки. Эмигрировать, так эмигрировать! Гамбургеров-то мне и здесь хватает!

И тут ему в голову пришла мысль… Он даже побелел!

• Ты одна едешь?
• Пока одна! – она даже не заметила его состояния, - Потом, когда устроюсь, маму заберу!

     Собственно, это был детский лепет, если бы все было так просто! Но Агата была так серьезна, что Кнорус ничего не стал анализировать, а  просто отдался чувствам:

• Ириша! А можно я с тобой поеду? – у него от волнения даже голос стал хриплым.

Она помолчала. Посмотрела на него изучающе, как будто принимала в пионеры:

• Поехали!

Счастье, которое обрушилось на него, было таким сильным, что он схватил ее на руки и зашептал сдавленным голосом:

• Ненаглядушка моя! Радость! Пусть я мерзкий! Пусть я волк! Но ты, знай, я для тебя все сделаю.

26

У подземного перехода на «Пушкинской» стоял мальчишка лет двенадцати-тринадцати. Замызганная куртка. Шапчонка натянута на самый нос. Парень задирал голову вверх, чтобы хоть что-то видеть. Руки от холода спрятаны с рукава. На шее парнишки, на веревочке, висел кусок от коробки с надписью. Увидел представительного Кноруса, который поднимался из подземного перехода. По сторонам Кнорус не смотрел – не его участок.

• Эй, мужик, совесть-то у тебя есть? – крикнул Кнорусу мальчишка.

Кнорус оглянулся.

• Чего тебе? – Кнорус остановился, ему стало любопытно.
• Разуй глаза! Или читать не умеешь? – мальчишка освободил от рукава покрасневшую руку, выставил вперед табличку.

      Кнорус сделал было шаг навстречу, но парень отступил. Сметливый. Дистанцию держит.
«Люди добрые! Мать помирла. Отец в калонии. Пухну с голаду. Помагите! Подайте на хлебушек!!!» – прочитал Кнорус

• Понял?  – мальчишка отпустил табличку, а руку снова спрятал, - Ну?
• Чего «ну». Ты ж у добрых людей просишь. Вот у них и проси.
• Ну и вали, жлоб! – разозлился мальчишка, - Подавишься сегодня за обедом моим куском! – мальчишка повернулся, чтобы уходить, но Кнорус окликнул его:
• Пойдем в Макдональдс, проверим?
• Че проверим-то?
• Подавлюсь или нет.                

Мальчишка колебался. Но искушение было слишком велико:

• А пошли, - сказал он преувеличенно бодро.

Кульки с едой едва умещались на подносе. Мальчишка поставил поднос на столик, высыпал перед Кнорусом сдачу из кулака. Снял шапочку, положил ее на колено. Куртку снимать не стал. Востроносый, не стриженный, но вполне симпатичный мальчишка.

• Это что ж, в тебя влезет что ли все? – Кнорус взял с подноса свой стаканчик кофе.
• Еще как влезет, - развертывая «Чисбургер», ответил мальчик, - Я ж ребенок! Мне питание нужно.
• Тебя как зовут-то, ребенок?
• Славиком.
• В школу-то не ходишь, небось?
• Почему не хожу? Хожу. Иногда.
• А чего пишешь с ошибками?
• Это я так, чтоб пожалобней.
• Соображаешь, – мальчишка нравился Кнорусу все больше и больше, - На Яхтсмена работаешь?
• Ха! Надо больно!
• А чего ж трешься на его территории? Хочешь, чтоб уши поотрывали?

Пацан скомкал салфетки, бросил на поднос, сыто отрыгнулся:
- Свежо питание, но серется с трудом!
- Да ты еще и с юмором! А мой вопрос забыл?
Славик ответил Кнорусу свистом допиваемой колы. Допил. Зажал соломинку в зубах. Выставил вперед подбородок и, скроив рожу дегенерата, протянул:

• Г-ы-ы-ы, - потом отставил пустой стакан и сказал мечтательно, Хорошо с тобой, надежно. А денег у тебя еще много?
• - А чего хочешь?
• - Покурить бы… - по его беззаботному лицу было видно, что к разговору о Яхтсмене он не желал возвращаться. Кнорус это понял и решил форсировать:
• Значит так. Сейчас мы съездим в одно место…
• А шланг с волосами посмотреть не хочешь? – на Кноруса смотрели взрослые и злые глаза.

Реакция Кноруса была мгновенной. Под столом он ударил Славика с такой силой, что тот взвыл от боли.    

• А-а-а, – выть–то, Славик выл, но силился не плакать.

Он согнулся, стал тереть ногу, Кнорус нагнулся за ним:

• Еще раз что-нибудь в этом духе скажешь – удавлю! – лицо при этом у Кноруса было бешенное.
• Да ладно. Я так, - примирительно сказал Славик, - Кому я еще нужен? Этим…- он решил не повторять «опасное» слово,  - Так они мне колбасину-то быстро оторвут.
• Боишься, значит?
• Приходится, - Славик снова потянулся к ноге.
• А чего ж жрешь с кем ни попадя?
• Я не робот. Жрать-то, знаешь, как хочется?! – крикнул он вдруг писклявым голосом на весь зал.

Народ стал оглядываться. Секундного замешательства Кноруса Славику вполне хватило. Он согнулся так, чтобы Кнорус не мог ухватить его сверху, сполз со стула, вскочил и бросился к выходу.
Кнорус даже не шевельнулся. Смотрел ему вслед и улыбался.

27

Яхтсмен рванул на себя дверь стеклянного киоска с цветами. Он был одет с иголочки. Длинное, тончайшей шерсти пальто, имело настолько идеальный крой, что сидело на его далеко не безупречной фигуре, как влитое.
За прилавкам скучала молоденькая девушка.

• Давай самое дорогое! – сказал Яхтсмен с порога.
• Самое дорогое – это жизнь, - пошутила девушка, вставая.
• Самое дорогое, это то, что у каждого человека есть в штанах или под юбкой. – Склонившись к ней через прилавок, сказал он полушепотом, словно выдавая секрет. – Если б не дорожили, то и не прятали бы!

      Девушка ему понравилась, и он даже кокетничал. Просто времени было мало. Приходилось «урезаться» до минимума.

• Какой вы интеллигентный! Даже шляпа на башке! – улыбнувшись, ответила она шуткой на шутку, отошла в сторону и уже через несколько секунд преподнесла  ему небольшой , но изящный букет.
• Это все что ли? – он ей не поверил.

Она кивнула. И пояснила:

• Здесь цветы очень редкие и дорогие. Но такой букет лучше дарить тому, кто в цветах разбирается. Ваша дама разбирается?
• Не спрашивал!
• Ну и чего тогда зря деньги тратить? Давайте, что-нибудь другое подберем. Она вам кто?
• В каком смысле?
• Ну, там: жена, любовница, товарищ по работе? От этого будет зависеть, какой букет делать!

     Вопрос застал его врасплох. Он прикинул по-всякому и, наконец, сказал растерянно:
-    Одно могу сказать – не лысая!   

      Синий «БМВ» Татьяны Сергеевны стоял в пробке в самом Центре. Ее это бесило. Она покрутилась. Повертелась. И тут ее внимание привлекли мальчишки, снующие между машин с газетами. Торговля шла бойко. Водителям нечего было делать.
Татьяна Сергеевна откинулась на спинку, задумалась. В боковое зеркальце она увидела как ей посигналила фарами «девятка», стоящая в ее ряду через две машины. Она ехидно улыбнулась. Крутанула руль и стала аккуратно втираться в «межрядовое» пространство. Шоферы машин, мимо которых она катила в крайне опасной близости, нервно сигналили, но она только улыбалась направо и налево, продолжая движение. Левый от нее ряд начал потихоньку двигаться. Она попробовала влезть, но ее не пропускали. Тогда она угрожающе поехала носом в ближайшую к ней машину. При этом сама кокетливо улыбалась водителю и махала ему рукой. Ему ничего не оставалось, как остановиться и пропустить нахалку. Татьяна кивнула, быстро заняла его место в ряду. Посмотрела назад. Девятка оставалась на том же месте, где стояла. Татьяна Сергеевна довольно заулыбалась.  
Пробка рассасывалась. Машины начинали двигаться.

• Вот, - говорила девушка, показывая Яхтсмену большой красивый букет, - Вот этот цветок в центре, он единственный, и символизирует, что ваши помыслы чисты! Эти желтенькие. Они выглядят, как солнечные зайчики, они обозначают…
• Да ладно тебе! Что я запомню что ли, дребедень эту? Красивый букет вышел! Держи! – он положил на прилавок тысячу.
• Нет! Это очень много! – запротестовала девушка.
• Бери! Это аванс! Телефон диктуй!    

Девушка покраснела. Отодвинула деньги. Насупилась.
-     Дура, что ли? – удивился он, - Будешь мне залы цветами оформлять! Подзаработаешь хоть, на своем говне! Праздников-то навалом!

Татьяна лихо припарковала машину у ресторана. Вышла. Взвизгнув тормозами, к ней подъехала «девятка». Открылась дверца, с водительского места вылез парень.

• Что? Сделала я Вас?
• Мы ж не на трассе, Татьяна Сергеевна! Мы в городе!
• А я по трассе и не езжу! Охрана!

Она повернулась и зашагала к ресторану. Парень посмотрел ей вслед. Покрутил головой презрительно, сплюнул себе под ноги:

• Вот бабы!  А ведь эта умнее многих!  Ох, уж этот феминизм, мля! – философски заключил он.

      Татьяна вошла в зал. Яхтсмен поднялся ей навстречу. Она неторопливо пошла к нему, по пути приветливо кивая головой в разные стороны. Судя по всему, ресторан был ей хорошо знаком. В зале было много народу. И все, вроде, или знакомые или, где-то встречались.

• И чего ты сюда меня приволокла? – спросил ее Яхтсмен, когда она подошла, - Шум, гам, меню фиговое.
• Привыкла здесь. Актриса все-таки бывшая! Приятно иногда вспомнить. Надеюсь, ты не танцуешь?
• Оттанцевал свое. Теперь многие под мою дудку пляшут, - он вглядывался в меню, - Да, здесь-то я особенно не разгуляюсь!
• Какие мы страшные и суровые! Даже людей красть научились. Ты случайно с террористами не знаком? Юрайта моего утащил. Он-то тебе зачем понадобился? Нет бы, снять трубку, набрать номер, спросить, что тебя интересует!
• Он ехидно улыбнулся на правую сторону:
• Так бы ты и ответила!
• А чего ж не ответить, когда скрывать нечего!

Он разлил вино. Поднял бокал. Татьяна тоже подняла:

• За что пьем? За мир во всем мире?
• Неа. Знаешь, за что выпить хочу? Я тебе букет выбирал, продавщица меня спрашивает: для кого, мол, букет. А я стою, как баран. Не знаю, что говорить. Вот кто ты мне? Любовница, раз…
• Бывшая, - уточнила Татьяна

Яхтсмен отмахнулся, чтоб с мысли не сбиться.

• Вроде даже учительница, два! Наставляла меня, дурака! А теперь вот главный конкурент!
• Вот за это с удовольствием выпью!
• За что?
• За любовь! – сказала она томным шепотом.
• Это как понимать? Издеваешься? – Яхтсмен понял ее по-своему.
• Да что ты, Валь и в мыслях не было! Какие ж шутки? Ну и какие у тебя вопросы?
• Вопросы? Таковой только один. Чего вы. Мадам, затеваете?
• Я себя с тобой такой дурой чувствую! С чего ты взял?
• А чего тогда этого козла в рясу рядили? Ты такие штучки любишь! Я помню тогда с собаками!
• И что? Самый большой мой прокол. Не учла, что собачников много. Жалостливые! Нельзя, оказывается, собакам на холодном полу сидеть! Общество защиты животных подключили! Чуть до скандала не дошло! Так что, Валюша, неудачный пример!
• А зачем тогда?
• С Кнорусом поспорили. Он говорит: они лопатой гребут. А говорю: ничего они не гребут! На десять долларов поспорили. Ну и проверили!
• Ну и кто был прав?
• А ты как думаешь? – она поставила бокал на стол, махнула, словно в отчаянии рукой, - Какие там операции, Валь! Меня совсем другое занимает!
• Может, поделишься?
• Поделюсь. У меня тут дама из префектуры была… Что-то, по-моему, они опять за нас принимаются.
• Они сто раз принимались! – он беззаботно вынул сигарету, щелкнул зажигалкой.
• Может быть! Сегодня не примутся, примутся завтра. Надоело мне на птичьих правах быть!
• Не такие уж они и плохие птичьи права. Веток полно. Те, что не заняты – твои. Головой, конечно, надо быстрее вертеть. А так… Нормально!
• Да. Ничему я тебя, Валюш, не научила. Нюха у тебя нет! Поэтому и не можешь в нормальный бизнес вписаться.
• А ты, я вижу, вписалась…
• Не совсем. Но через месячишко-другой открою какой-нибудь фонд из разряда «За права бездомных». Или еще что-нибудь. Не важно. Главное дать понять правительству и государственным органам, что им не нужно мараться и заботиться о всяком нищенском сброде. Нищие сами могут создать свою организацию и сами же о себе позаботятся. И даже налоги кое-какие платить будут. Да и сама, думаю, в депутаты податься!
• Криминал лезет во власть? А мы не допустим!
• Он пожирал ее глазами. Она это заметила. Улыбнулась:
• Ты так смотришь на меня, как будто я уже голая. А на счет выборов я никого и спрашивать не стану! Миром правят деньги! Ты это сам прекрасно понимаешь.

Яхтсмен подвел Афинскую к машине. Спросил:

• Как вы узнали, где мы сейчас сидим? Оперативно.
• А баб не надо в этот офис приводить! Тогда и знать никто не будет!
• Это каких баб? – нахмурился он
• Не знаю каких. Ребятки мои говорили, что Зойку с вокзала раскололи!

• Да ты что? Не может быть! Не могла она знать! Чтоб я эту тварь приводил? Да что я на помойке что ль себя нашел?
• Ну уж и не знаю! Моим-то зачем врать? Вот ты меня все конкурентом называешь зря! У тебя своя тематика. У меня своя. И я даже готова бескорыстно делиться! Смотри. В ночлежке для бомжей – неприятности. Крыша там… Неважно! Вот ты и собери деньжат! Им в помощь! – она подмигнула.

28

Яхтсмен постоял. Посмотрел, как Афинская с телохранителями отъехала от стоянки. Быстро пошел к джипу.
В джипе сидел Борщ.

• Ну, узнал что-нибудь? – поинтересовался Борщ.
• Узнал! Поехали на вокзал!

Зойка – тощая женщина с одутловатым лицом и всклокоченными волосами, затравленно оглянулась по сторонам, и юркнула в узкое пространство за  ларьками, стоящими  в ряд, при входе на перрон.
Осторожно выглянув в просвет между ними, она увидела двух стриженных, крепких парней, которые, бесцеремонно расталкивая народ, бежали к платформе.
Зойка сделала неприличный жест, который означал полное поражение «стриженных», и стала стаскивать с себя грязный парусиновый плащ. Под плащом обнаружилось не новое, но вполне приличное драповое пальто. Она аккуратно свернула плащ, засунула его в полиэтиленовый пакет. Потом извлекла из кармана мятый цветастый платок, намотала его на голову, и, подняв воротник пальто, закрыла им пол-лица.
«Хоронушку» пора было менять. Парни могли вернуться в любой момент. Зойка выглянула из-за угла. Не заметив ничего подозрительного, она вышла из-за киоска, и направилась к  зданию вокзала.

• Ушла, сука рванная! Не первый раз так делает. Отслюнит и в загул. Спивается, гниль болотная.

На заднее сидение влезали два стриженных парня, гонявшихся за Зойкой на вокзале. Освобождая им место, по сиденью поехал Граф – телохранитель Яхтсмена. 
Яхтсмен, сидевший за рулем, вдруг побагровел, с трудом повернул свое крупное тело к Борщу, и с силой стал выпихивать его из машины.

• Пшел вон!
• Ты что, Яхтсмен? – Борщ от толчков бился о дверцу.
• Дармоеды! Со сраной сутенершей справиться не можете!

Яхтсмен, наконец, добился своего: Борщ вывалился из машины.

• И вы – вон! На глаза мне не попадайтесь, пока порядка не будет!

Хлопнули дверцы джипа.
Граф, проводив глазами, удалявшуюся троицу произнес:

• Зря! Борщ не плохой!

Яхтсмен повернулся к Графу.

• Делать нечего? Сиди, зубы свои во рту считай! Целы ли!

Яхтсмен отвернулся и включил зажигание.

Вокзальный нищий по кличке Терминатор, сидел рядом с дверью в огромном зале ожидания, выставив на всеобщее обозрение свой стальной, начищенный до блеска, протез.

• Здорово, Терминатор!

Нищий взглянул на Борща и, вместо приветствия, пожал плечом. Ничего «здорового» он не находил.

• Знаешь, где Зойка ошивается?

Терминатор скосил глаза, показывая на кепку, лежавшую рядом с протезом.
Борщ полез в карман, бросил в кепку деньги.

• Я тебе эту дырку и за так бы сдал. Но, знаешь, раз от чистого сердца, два от чистого сердца, - говорил Терминатор, выгребая деньги из кепки и, засовывая их в карман, - а домой голодным приходится ходить!