Назад

УВЯЛ ЦВЕТОК

Каждый день она благоухала новым ароматом. Позавчера источала запах весенней сирени, а вчера ему так хотелось петь: «Лаван-да-а! Белая лаван-да!» От ее волос пахло лавандой. А сегодня она держала его под руку, и он просто млел от, казалось бы, обволакивающего всю округу запаха жасмина. А когда они с ней познакомились, она пахла розой. А когда впервые поцеловались в покосившейся санаторной беседке, ему казалось, что лежат они посреди огромного фиалкового поля.

Ох, этот жасмин! Его трясло от желания. Даже руки дрожали, даже губы тряслись и язык заплетался. Дурманящий запах жасмина, исходивший от нее, пьянил и призывал к решительным действиям. Но здесь же, ни в столовой! Ни сейчас же во время обеда!

Она втягивала в себя алыми губами длинную макаронинку, как бы намекая на то, что он ей тоже нравится. Он расправил плечи, казалось, пошевелил могучими мускулами. И она нарисовала в глазах томное желание…

– Сегодня, сегодня вечером! – с жаром сказал он и постарался накрыть своей узкую ладонью ее пальцы, крепко держащие кусок санаторного хлеба. – Ровно в двадцать один ноль-ноль! Я буду ждать вас около нашей беседки.

– Я боюсь! – тревожно посмотрела она на него, – О, боже, как страшно!

– Чего? Чего, а вы боитесь? Я буду с вами рядом. И никому, слышите, никому не дам вас в обиду!

– Нет-нет! Их много! Их тучи, полчища и вы с ними не справитесь! Как только мы встретимся, они сразу же набросятся на нас…

А запах жасмина делал свое дело. Он волновал, возбуждал, он влек и заставлял забывать о последствиях.

Она пришла в беседку в розовом кружевном платье без рукавов. С глубочайшим декольте. С таким глубоким, будто бы и не было его вовсе этого декольте. И через ажурные кружева розовело ее упругое тело.

Они срывали друг с друга одежду. А когда срывать стало нечего, он прошептал ей:

– Вы мне нравитесь! Я от вас без ума!

– Я вижу! – ответила она и закрыла глаза.

И он занялся тем, о чем мечтал целых четыре дня. Он покрывал ее плечи, грудь, живот поцелуями. Но от ее тела больше не пахло ни сиренью, ни лавандой и даже жасмином. Ее, еще несколько часов назад такое желанное тело, теперь исторгало запах сивухи. Отчего язык и губы теперь горели и, казалось, вот-вот потрескаются.

Он посмотрел на ее возбужденные соски и… поднялся с колен.

Она испуганно смотрела на него:

– Что? Я уже не привлекаю тебя, любимый? Я вижу, что уже не нравлюсь тебе?

Он собрался с духом и честно признался:

– Твое тело источает яд!

– Ах, – она часто заморгала глазами. – Но я же говорила тебе, говорила…

– Что говорила?

– Что я их боюсь!

– Кого боишься?

– Их, – она сделал круговое движение обнаженной рукой, – Всех их, гнусных кровососов, комаров и мошек. Вот поэтому и намазалась специальной мазью.

Он одевал свои брюки не обращая внимания ни на нее, ни на яростные укусы рассвирепевшего гнуса. А как хорошо все начиналось – сирень, жасмин. «Лаван-да-а! Белая-я-я лаван-да-а!»

Увял цветок…

2000 г.