Назад

УЗНИК

Мечта каждого гостя столицы – побывать не только на территории Кремля, но и в необыкновенном сортире. Особенно, когда очень хочется. Особенно, когда нужник – достижение импортного сортиростроения, В виде голубой кабинки, которые расставлены в многолюдных местах. Бросаешь монетку, и «Сезам» тут же распахивает перед тобой двери: входи, мол, пользуйся и радуйся. А сделал дело – гуляй смело.

Белобрысый мужик, крепыш с обветренным лицом комбайнера-ударника долго перебирал на ладони серебряные монетки. Наконец, сунул пятирублевку в отверстие и торжественно шагнул в заветное помещение. Насладившись сервисом, попытался выйти наружу. Да не тут то было. Дверь и не думала открываться. «Наверное, что-то заело в механизме», – подумал посетитель и стал ковырять ребром монетки шурупчики в замке. Ничего не получалось – не комбайн же.

Через десять минут кабинка уже тряслась, словно больная при малярийной лихорадке. Комбайнер трубным голосом просил помощи и освобождения.

Около кабинки откуда ни возьмись нарисовался маленький небритый человечек в рваных джинсах и стоптанных кроссовках.

– Засиделся, поди? – спросил он узника.

– Помоги, дорогой! – взмолился комбайнер, – Век помнить буду.

– Отчего не помочь хорошему человеку. Гони стольник!

– Сколько?!

– Сто рублев!

– Да я за сто рублей тебя сам с дерьмом съем!

– Ну, тогда сиди и кукуй! Жди до вечера механиков.

Изнутри извергнулся нечеловеческий стон:

– Сволочь! У меня же поезд в 17 часов! Открой!

– Сто рублев!

Небритый отошел от кабинки и уселся на лавочке. Достал из кармана папироску и подкурил. Сортир снова лихорадочно затрясся, заморский унитаз произвел характерный шум ниспадающего с малой высоты водопада.

– Эй, люди, помогите!

– Как же, помогут! Лучше гони сто рублев! – снова крикнул с лавочки мужичонка. В сортире наступила тишина. Видимо, колхозник уже «созревал». Наконец раздался его голос:

– Иди, гад, вымогатель, бери мои кровные.

Небритый чуть ли не бегом пустился к кабинке.

– Суй купюру под дверь.

– Сволочь! Спиногрыз! На… – В щели под дверью медленно выползала коричневая банкнота с изображением Большого театра. – Грабьте, изверги, гнойные прыщи на теле трудового народа.

Откуда ни возьмись появился милиционер, снял фуражку, вытер пот со лба:

– Что здесь происходит?

– Ничего, – ответил небритый, незаметно пряча сторублевую купюру в рваный кроссовок. – Вот дверь заклинило, а там человек живой сидит. Надо помочь. Ну, я пошел…

Патрульны

достал из кармана перочинный ножичек и в один момент открыл запор. Дверь резко распахнулась и перед стражем порядка предстало лицо разгневанного комбайнера.

– Шкуродер! Я тебя научу, как свободу любить! – крикнул освободившийся узник и тут же приложил увесистый кулак ко лбу милиционера. У того аж планшетка в сторону отлетела.

И только после удара комбайнер заметил, что перед ним ни кто иной, а представитель власти.

Против милиции далеко не попрешь, даже с пудовыми кулаками, и через полчаса драчуна доставили в наручниках в отделение.

Дежурный положил перед собой бланк протокола.

– Да, мужик, облегчился ты, эдак, лет на десять. На столько тянет статья за причинение телесных повреждений сотруднику правоохранительных органов.

– Но не милиционеру я в лоб хотел съездить, а тому мошеннику, который с меня деньги вымогал…

И рассказал все, как было. В деталях. Как зашел, как оправился, как выйти хотел.

– Я его прощаю, вдруг сказал пострадавший постовой, потирая шишку на лбу, – Будь я на его месте, тоже бы накостылял за такие штучки.

И колхозника отпустили с миром. Даже такси помогли поймать, чтобы он на свой поезд успел. Но комбайнер так перенервничал от страха, что по дороге снова облегчиться захотел. Вышел из такси и увидел на привокзальной площади голубые кабинки. Точь-в-точь такие же, в какой он имел счастье уже побывать. Но не стал второй раз искушать судьбу. Уж лучше в штаны, чем за сто рублей…

2000 г.