Назад
В ТЕАТРЕ
Синюхин с женой в театр собрались. В какие-то веки! Последний раз Синюхин был в театре лет тридцать назад, когда учился в девятом классе. Тогда смотрели какую-то постановку о гражданской войне.
Ну, так вот, как и все остальные воспитанные зрители, Синюхин с женой перед началом первого акта выпили в буфете по 150 коньяка и заняли места в зрительном зале.
Спектакль бы так себе. В первом действии главная героиня все время меняла наряды. Это очень нравилось жене Синюхина. А наряды она меняла прямо на сцене. Обнажалась до лифчика и трусиков, и это уже Синюхина держало в напряжении. В антракте Синюхин снова помчался в буфет, простоял минут десять в очереди и, когда прозвучал третий звонок, ничего не оставалось как только купить три стограммулички. То есть три маленькие бутылочки, по сто грамм коньяка в каждой.
Во втором действии героиня снова начала переодеваться, Синюхин блаженно вздохнул, вынул из кармана бутылочку, и хотел уже было скрутить крышку. Но тут жена взъерепенилась:
– Ты что, совсем рехнулся – коньяк да еще с горла? Не на футболе же!
– А что такого?
– А ничего. Просто – некультурно. Вот выйди в из зала, а там хоть залейся.
Синюхин долго себя упрашивать не заставил. Поднялся, пролез по ряду и направился к выходу. В холле пить тоже было как-то не с руки. Несколько старушек, которые до начала спектакля продавали программки, смотрели на него, не скрывая подозрительности и презрения. Буфет был закрыт. И Синюхин отправился в туалет. Благо там никого не было. Зашел в кабинку, закрыл ее на защелку, опустился на унитаз и свинтил крышечку у первой бутылочки. Закинул голову – отлично пошел коньячок.
Огляделся, вздохнул счастливо, сантехника-то импортная. Рядом хошь салфетки, хошь – туалетная бумага. Ручки все хромированные и на бачке и на дверях. Счастливый Синюхин уже нисколько не жалел, что пошел в театр. Он вытащил из кармана еще одну бутылочку, подкинул ее в руке, поймал, снова подкинул и… не поймал.
Бутылочка упала на колени, соскользнула и плюхнулась в унитаз. Синюхин тут же соскочил с толчка и через прозрачную воду на дне санитарной системы увидел янтарный отблеск бутылочки.
Может быть, какой-нибудь интеллигент и не пожалел бы утопшего коньяка, но только не Антон Синюхин. На это было несколько причин. Во-первых, выпить хотелось. Во-вторых, стограммовая бутылочка коньяка стоила столько же, сколько стоила полнометражная бутылка водки. А в-третьих, Синюхин не мог позволить, чтобы театральная импортная сантехсистема вдруг вышла из строя по его вине.
Синюхин снял пиджак, повесил его на защелку, засучил рукав белой рубахи и запустил руку в холодную воду. Дотянулся до бутылочки, но она вдруг выскользнула из пальцев и проскочила дальше по трубе – прямо в изгиб водовода. Синюхин опустился на колени и погрузил руку в жерло унитаза по самое плечо. Ему удалось схватить бутылку и зажать ее в мощном кулаке. Ага, попалась! Довольный потянул руку обратно, ан нет, кулак с бутылкой застрял в изгибе водовода. Конечно, можно было выпустить бутылку и запросто вытащить пустую ладонь. Но Синюхин не привык отступать перед трудностями. Он повернул кулак с бутылочкой вверх – не пролезает. Повернул вбок – тоже глухо. Да еще и запястье поцарапал о какой-то выступ. В это время в туалет стали врываться мужики – второй акт закончился. Захлопали дверцы кабинок, а Синюхин все держал руку с бутылочкой в унитазном отверстии. Ну, не выдавать же себя в таком приватном положении?!
Весь антракт так и просидел на коленях, держа в кулаке бутылочку коньяка. Наконец прозвенел последний звонок и туалет опустел. Освободить руку из «мышеловки» так и не удавалось. Наконец, Синюхин решился отпустить коньяк на волю, благо, у него в кармане грелись еще сто граммов. Он с болью в сердце разжал ладонь, постарался просунуть руку через сужение и понял, что попался окончательно. Рука в запястье распухла, и прочно обосновалась в унитазе.
«Главное не паниковать!» – успокаивал себя Синюхин. Свободной левой рукой он достал из кармана третью бутылочку, с помощью зубов свернул пробку и вылил коньяк в рот. Стало легче. Он решил, что сразу после спектакля, если кто-нибудь зайдет в туалет, то Синюхин сразу попросит о помощи. Ну в самом деле, не орать же на всю округу сейчас, когда идет третье действие. Через четверть часа за дверью туалета он услышал надрывный голос супруги. Дверь тут же открылась и голос старушки, работницы театра, которая продавала программки, ворвался в его кабинку:
– Товарищ Синюхин, вы здесь?
– Антон, Антон, где ты? – тут же зазвенел голос супруги.
Надо было сдаваться.
– Здесь я, здесь! – он с трудом повернулся и свободной рукой щелкнул замочком, пихнул дверцу от себя. И дамы тут же оценили его нелепое положение.
– Ты что там ищешь? – спросила супруга, округляя глаза.
– Да ничего я не ищу. Рука застряла в изгибе. Там как раз сужение.
– А зачем вы туда полезли? – подозрительно спросила старушка?
– Зажигалку уронил, – соврал Синюхин, заговорщицки подмигивая супруге.
Та ничего не поняла:
– Ты же не куришь?
– Закуришь тут! – в отчаянии махнул свободной рукой Синюхин и скривился от боли. Чувствовал, что рука распухла еще сильнее, – Да вызывайте кого-нибудь, что ли?
– Кого? – с иронией спросила старуха.
– Кого-кого? Штатного сантехника, врача, звоните в службу спасения, наконец! Самостоятельно я руку уже не вытащу! Вон как распухла! Того и гляди, гангрена будет.
– Вы что, хотите сказать, что из-за вашей руки надо будет снимать унитаз? – прищурилась старуха.
– И как можно быстрее!
– Тогда я вынуждена поставить в известность директора!
Старуха выскочила из туалета.
– Миленький! – пожалела Синюхина жена, – Как же тебя так угораздило? Больно?
– Нет сил терпеть! Хорошо бы наркозу выпить! Ты вот что, сходи в буфет, купи коньячка, и заодно звякни в службу спасения из фойе. Там я видел телефон-автомат. А то пока театральные работники раскачаются, можно и совсем без руки остаться.
… Первой в туалет снова пришла жена. За ней приехали спасатели, и только после них в помещение вошла целая делегация театральных работников. Как раз закончился последний акт, и около сортира выстроилась огромная очередь желающих сходить на дорожку. И каждый из мужиков считал своим долгом заглянуть в кабинку, где сидел прикованный к унитазу Синюхин. Одни язвительно ухмылялись, кто-то подсказывал спасателям, как можно освободить пленника. Третьи старались ободрить Синюхина: мол, держись мужик!
Спасатели приняли решение снимать унитаз. Для этого нудно было разобрать кафельную плитку на полу, разбить бетонную заливку, чтобы высвободить основание унитаза.
– А кто все это будет восстанавливать? Сантехника-то дорогая, импортная! – спросил мужик в очках с тонкой оправой, – Я – администратор!
– Это нас не касается, – ответил старший спасателей. – Нам главное человека из унитаза вытащить!
Администратора ненавязчиво отодвинули, и тут же молодец гидравлическими кусачками ловко перекусил сливную трубу. Чтобы расширить поле для фронта спасательных работы, с двух сторон были выбиты стены кабинки. Еще двое ребят, прикрыв голову несчастного Синюхина своими форменными фуфайками от осколков, стали кувалдами долбить бетонное основание. Наконец, унитаз удалось открутить от пола. И тут вместе с потоком воды из трубы выпала предательская бутылочка коньяка, упала на импортный кафель и вдребезги разлетелась на осколки. Синюхин покраснел, то ли от боли, то ли от стыда.
К ужасу администратора и окружавших его старух, Синюхина вместе с унитазом на руке, препроводили в машину спасателей.
– Что будете со мной делать? – спросил он у старшего спасателя.
– В больнице врачи вколют обезболивающие уколы в руку. А потом подсунем тампоны и сколем керамическую трубу. Можно было бы и сейчас сколоть, но боимся порезать. А вдруг заражение? Кровь застоялась. Надо все делать в условиях станционера.
Синюхин жалобно посмотрел на жену. Она достала и сумочки стограммовочку с коньяком…
…Бригадир Митрич, поднял глаза от газеты, улыбнулся Синюхину, и только потом увидел забинтованную руку.
– Что это с тобой?
– Да вот, дверью нечаянно защемил.
– Ну, это пройдет! – успокоил Митрич, – Вот я в колонке происшествий сейчас прочитал, как один ухарь в нашем театре в унитаз руку засунул, а она у него там застряла. Так пришлось службу спасения вызывать. Есть же еще дураки в нашем отечестве!
2001 г.